Page 175 - Живые и мертвые

положению райкомовского работника знал больше, чем видел. Конечно, и вчера и позавчера
пена кипела на поверхности, но под этой поверхностью обстановка и на самом деле была
грозная. Эвакуация проводилась громадная и на последнем этапе такая сверхпоспешная, что
паника могла выйти еще большая, чем вышла. На фронте был прорыв, туда уже трое суток,
как в ненасытную прорву, пихали все, что было под руками, но положение еще и теперь
оставалось тяжелым.
Секретарь райкома Голубев, к которому Малинин, улучив минуту, зашел проститься
сегодня в пять утра, поглядел ему в глаза и сказал:
– Вчера сгоряча разрешил тебе уйти в батальон, а сегодня жалею. Нужен был бы ты
мне здесь…
– А там? – Малинин готов был сделать так, как ему скажут, но в душе не хотел, чтобы
секретарь изменил свое решение.
– Там тоже нужен, – сказал Голубев. – Наверное, вас почти сразу в бой кинут.
Они были в кабинете вдвоем, а работали вместе уже восемь лет.
– Как сегодня с Москвой? Только так… – Малинин рассек воздух своей тяжелой
ладонью, показывая, что или не говорить, или если уж говорить, то напрямик.
И Голубев ответил напрямик:
– Позавчера, по-моему, полной ясности не было. А сейчас понемногу выравнивается.
Видимо, ни при каких обстоятельствах не сдадим Москву, но как бы не пришлось у самых
окраин драться. И на улицах. Этого не исключают.
Такое настроение было у секретаря райкома, и Малинин не имел оснований ему не
верить. Это был человек, хорошо известный Малинину, обдумывающий свои слова и не
склонный говорить лишнее.
«Может быть, и правда, придется драться на улицах, – думал Малинин, идя рядом с
Синцовым по Плющихе. – А что значит на улицах? А то вот и значит, что здесь, на улице, на
Плющихе! В этом доме – немцы, а в том – мы. Или за Крымским мостом – немцы, а по эту
сторону – мы, не пускаем их к центру. То и значит, как в восемнадцатом году были уличные
бои с юнкерами, только помножить на сто!»
Он шел, пробуя привыкнуть к этой мысли, но она все равно не укладывалась в голове.
– Может, завтра сразу на фронт пойдем, – сказал он Синцову после долгого молчания.
Синцов кивнул. Он шел и думал о том, найдется ли в батальоне для него винтовка или
их будут вооружать прямо на фронте.
Школа ФЗУ, где теперь была казарма коммунистического батальона, стояла в глубине
двора, за высоким кирпичным забором. У забора толпилось человек двадцать штатских.
– А вот и остальной взвод, – сказал Малинин. – Сперва хотели в райкоме встретиться, а
потом тут сбор назначили. Ближе к делу.
Он с неожиданной молодцеватостью подтянул на плече винтовку и подошел к
собравшимся.
Это были почти все немолодые люди, многие в очках, у некоторых были рюкзаки, у
других – вещевые мешки, у двоих – маленькие чемоданчики, а у одного даже аккуратно
увязанная бельевая корзинка… Трое или четверо были с охотничьими ружьями, двое – с
винтовками, один – с висевшим на ремне поверх пальто наганом. Все были подпоясаны, и
хотя одеты кто во что горазд, но старались подогнать одежду так, чтобы было ловчее в
походе.
Когда Малинин и Синцов подошли, собравшиеся подшучивали над седоватым
мужчиной с бельевой корзинкой.
– Трофимов опять рыбу удить собрался, ишь как его жена упаковала! Там и харчи на
два дня, и «белая головка», и подушечка-думочка… Все как положено!
– А где твои удочки, Трофимов? Забыл, что ли?
– А-а, Малинин, Малинин пришел! – сразу окликнули Малинина несколько голосов.
Как видно, его почти все знали.
– Старшой по команде пришел, значит, пора строиться, – сказал кто-то.