Page 185 - Живые и мертвые

первым в своем взводе и уже испытал в бою; хотя у автомата не было такой прицельности,
как у винтовки, но густота поражения была хорошая, и Сирота сейчас, на первых порах,
относился к своему ППШ даже с преувеличенным вниманием.
Повесив ППШ на плечо, он выбежал через проем в стене навстречу политруку.
Малинин в ответ на строгое, по всей форме, приветствие Сироты сначала приложил руку к
ушанке, а потом протянул ее сержанту.
– Ну, как живешь, Сирота? – Он крепко своей тяжелой рукой пожал такую же тяжелую
руку Сироты.
– Питание хромает, товарищ политрук, – сразу же пожаловался Сирота.
Он по своему опыту солдатской службы хорошо знал, когда можно и когда нельзя
жаловаться начальству, и, когда было можно, всегда жаловался.
– Почему хромает? – Малинин знал, о чем идет речь, но сделал вид, что не
догадывается.
– Так что ж, товарищ политрук, сегодня на рассвете пошли с термосами, а получили
столько, что в котелках бы унесли…
– Дали, сколько положено, – сказал Малинин, – на наличный состав. Чего же тут
обижаться?
– Я не обижаюсь, – сказал Сирота, хотя как раз этим и был недоволен; он не показал
убыли и рассчитывал сегодня получить продукты по вчерашней норме.
– Еще что нехорошо? – спросил Малинин.
– Сами знаете. – Сирота пожал плечами, на лице его было написано «на нет суда нет». –
Не подвезли, что же теперь делать!
– Про курево, что ли, сказал?
– Ну, а про что же еще, товарищ политрук? Боевое питание нормальное, не жалуемся.
Малинин усмехнулся, открыл полевую сумку и вынул четыре пачки махорки.
– На, раздай. Сегодня как раз получили подарки от шефов из Москвы, так я шел,
махорку захватил. Там и папиросы есть, ну, это все вам потом доставят, вечером…
Сирота взял из рук Малинина махорку и даже вздохнул от счастья; по его лицу стало
видно, как давно он не курил.
– Закуривай, – сказал Малинин, увидев выражение лица Сироты, – и я закурю. – Он
достал из кармана начатую пачку махорки, насыпал Сироте и себе и стал свертывать
самокрутку.
– Может, внутрь зайдем? – сказал Сирота. – Там мы к одной стенке подбились и
плащ-палаткой завесили.
– Да ладно, уж тут, на ветерке, – сказал Малинин. – Погода больно хороша.
– Тогда я сейчас, товарищ политрук! Если разрешите, бойцов махоркой наделю.
– Ну конечно…
Сирота скрылся в проеме, окликнул кого-то и, должно быть приказав раздать махорку,
вернулся к Малинину.
Сирота попал в армию еще по старому закону о призыве – не в девятнадцать, а в
двадцать два года. Теперь ему было двадцать восемь, но из-за выражения постоянной
озабоченности он казался старше своих лет. Однако сейчас, когда он свертывал цигарку, по
лицу его бродила улыбка.
– Чему радуешься? – спросил Малинин.
– Погода, товарищ политрук. – Сирота закурил, ловко прикрыв огонь ладонью. –
Хорошо бы мороз еще покрепчал.
– Чего ж хорошего? В крепкий мороз в поле тяжело.
– А я так предвижу: нам тяжело, а немцам еще тяжелее, – сказал Сирота с такой
ухмылкой, словно в его собственной власти было устроить этот подвох немцам. – У меня во
взводе один студент-химик, с четвертого курса, говорит, что у ихней авиации смазка морозу
не выносит, замерзает. Вы посмотрите, – Сирота кивнул на небо, – второй день зима
по-настоящему, и второй день фрицы меньше летают. Может, если покрепче ударит, так и в