Page 182 - Живые и мертвые

будут пополнять ими другие части. Но, во всяком случае, это было уже похоже на дело, ради
которого по праву старого конармейца он, Губер, выговорил себе возможность остаться в
Москве, эвакуировав свой главк под командой заместителя.
Малинин вошел, увидел Синцова, по своей неприветливой привычке исподлобья
взглянул на него и хмуро кивнул.
– Вот, пожалуйста… – Губер подвинул ему по столу бумажку, с трудом скрыв при этом
насмешливое выражение глаз. – Один бюрократ написал бюрократическую бумажку, другой
положил на ней резолюцию, а живой человек, – кивнул он на Синцова, – ходит по
замкнутому кругу и не может из-за этих бюрократов попасть на фронт. Как, по-твоему, –
вдруг весело спросил он, – можно покончить с бюрократизмом, записать добровольца
Синцова в твой взвод – и на том прощай законность и да здравствует партизанщина?! А?
Но Малинин не принял шутки.
– Так как же решили? – сумрачно спросил он.
– Как решили? – все так же весело переспросил Губер. – Бумажка останется у меня, а
он, – Губер кивнул на Синцова, – у тебя. Бумажкой в случае чего буду оправдываться я, а уж
ты будешь оправдываться поведением товарища Синцова в бою!
Последние слова Губер сказал серьезно, и по контрасту с его обычным тоном они
прозвучали почти патетически.
– Я оправдаю доверие, – сказал Синцов. – Можете быть спокойны!
– А я вообще редко волнуюсь, – поднимаясь из-за стола, сказал Губер своим прежним
насмешливым тоном. Он был человек с романтической стрункой, но душил ее в себе.
Задушил и сейчас.
– Можно идти? – угрюмо спросил Малинин.
– Если не хочешь высказываться, можешь идти.
– А чего ж высказываться? Решили бы теперь по-другому – пошел бы пожаловался на
вас в райком.
– Использовал бы последнюю возможность? – съязвил Губер.
– Вот именно. – Малинин повернулся к Синцову: – Идем!

14

Вторые сутки, как выпал снег. Стоял солнечный день, холодный и ясный.
Малинин шел из роты во взвод; сначала, пригнувшись, перебежал открытое место по
забеленному снегом ходу сообщения, а потом полез напрямик на небольшую горушку с
развалинами кирпичного завода; в этих развалинах и сидел взвод. Хотя было морозно,
солнце, особенно на подъеме, грело даже через ушанку.
Он остановился, чтобы перевести дух, обернулся и посмотрел назад.
Сзади расстилался обычный пейзаж Подмосковья: слегка холмистый, с черными
пятнами рощ и полосами лесов на горизонте. Поближе квадратом чернела горелая усадьба
МТС – там был штаб батальона, подальше виднелись крыши деревни – там размещался штаб
полка. На снегу выделялись каждая свежепротоптанная тропа, каждый окоп и ход
сообщения. Как их ни маскируй, сейчас, с этой маленькой возвышенности, они были хорошо
видны. Снег все выдавал.
В тот же день, как бойцы коммунистического батальона прибыли с пополнением в
31-ю стрелковую дивизию, Малинину присвоили звание и послали политруком роты. В этой
должности он состоял и теперь, после десяти дней боев.
Бои были непрерывные и кровопролитные; дивизию еще раз пополнили, уже после
того пополнения, с которым пришел Малинин. Правда, на этот раз пополнили скупо,
чувствовалось, что недодали, приберегая на будущее.
Немцы по-прежнему имели успехи, и сегодня дивизия дралась спиной к Москве, еще на
двадцать километров восточной того рубежа, на котором застал ее Малинин.
За это время она трижды отступала с занимаемых позиций. Два раза – выравнивая