Page 188 - Живые и мертвые

– А вот именно что так – дрожали! А ты что ж думал, я страха божьего не имею? Еще
как имею! – Малинин пригнулся при свисте низко пролетевшего снаряда и нашел в себе
силы пошутить: – Видишь, снарядам кланяюсь…
Двое или трое улыбнулись, лица остальных были серьезны: снаряд разорвался слишком
близко, чтобы шутить. Второй, такой же пристрелочный, как этот, разорвался впереди. Все
разбежались под прикрытие стен. А немецкая артиллерия начала, как бешеная, молотить –
снаряд за снарядом по всему взгорку с кирпичным заводом. Запахло едким дымом.
– Это они вчера, сволочи, пристрелялись, когда мы атаку ихнюю отбивали! – кричал
Сирота в ухо Малинину. – Вчера клал – спасу не было! А сегодня еще больше дает… Прямо
с нас и начали.
То ли немцы действительно пристрелялись вчера, то ли им повезло сегодня – над этим
некому и некогда было задумываться. Разбросав десяток снарядов вокруг, так близко, что их
тяжелым дыханием несколько раз из стороны в сторону качнуло землю, немцы положили
снаряд прямо внутрь недостроенного здания.
Малинин перед этим, как и все, лежавший под стенкой, прикрываясь ею от осколков
разрывавшихся снаружи снарядов, почувствовал одновременно удар, грохот, тяжесть и
духоту. Его завалило кусками обрушившейся стенки и вывороченными снарядом мерзлыми
комьями.
Задыхаясь, напрягая все силы, Малинин выкарабкался из-под навалившихся на него
кирпичей и земли. Ему удалось это потому, что перед разрывом он закрыл руками голову и
руки оказались наверху.
Высвободив руки и ощупав окровавленное лицо, он стал яростно разгребать все, что
мешало ему подняться, и наконец, оглушенный, но живой, вылез из своей каменной могилы
и, пошатываясь, встал на ноги.
Кругом все было кончено. Тяжелый снаряд перевернул каждый сантиметр
пространства. На снегу, перемешанном с вывороченной землей и кусками фундамента,
темнела кровь, валялись обрывки обмундирования, изуродованные куски человеческого
тела, чей-то сапог с ногой, оторванной выше колена.
Малинин сделал несколько бесцельных шагов и, вздрогнув, остановился. Что-то
хрустнуло у него под сапогом, – он посмотрел вниз и увидел очки Трофимова в знакомой,
обвязанной нитками оправе.
Он вернулся в тот угол, где засыпало его самого, и понял, что остался жив именно
потому, что его засыпало. Кирпич обвалился от удара снаряда, попавшего снаружи под
корень стены, а тот снаряд, что попал внутрь, разорвался чуть позже, когда Малинина уже
прикрыло от осколков обвалившимся кирпичом.
– Эй, кто-нибудь, кто-нибудь! – закричал Малинин, начиная вспоминать, кто же был с
ним рядом в последнюю секунду.
Был Сирота, был этот химик Михнецов, где же они? В этой стороне развалин не было
ни их мертвых тел, ни даже того, что остается от человеческого тела при прямом попадании.
«Может быть, выбросило ударом», – подумал Малинин и в ту же секунду услышал
стон из-под заваливших угол здания кирпичей. Ломая ногти, он стал разгребать их и наконец
вытащил из-под кирпичей Сироту живого, даже делавшего какие-то движения, похожие на
усилия подняться, с красной, кровяной кашей вместо всей нижней половины лица. Он стонал
не ртом, а горлом, и даже, казалось, не горлом, а живой утробой, которая прорывалась
наружу сквозь искалеченный рот.
Малинин взял горсть снега и, густо кровавя ее, протер страшное лицо Сироты. Потом
вытащил из полевой сумки индивидуальный пакет и, приподняв голову Сироты, стал
бинтовать ему низ лица. Сначала, забыв, что тому надо дышать, он забинтовал все сплошь,
так, что Сирота начал хрипеть. Пришлось перебинтовать снова. Замотав лицо сержанта в уже
окровавленные бинты, Малинин подтащил его к стене так, чтобы голова была повыше,
чтобы он не захлебнулся кровью, и лишь теперь увидел, что там, откуда он перетащил
Сироту, из-под кирпичей торчит нога.