Page 199 - Живые и мертвые

об убитом танкисте.
– Наверное, офицер был, – кивнул комбат, – а как ты срезал его, больше не сунулись!
Потом комбата вызвали к телефону командир полка и командир дивизии, и он складно
и гладко, гораздо складнее, чем ему все это рассказали Малинин и Синцов, стал докладывать
сначала командиру полка, а потом командиру дивизии о бое за высоту с кирпичным заводом.
Бой вели политрук Малинин, пулеметчики Синцов и Баюков, отбившие атаку немецкой
пехоты и танков и удержавшие высоту до подхода нашего подкрепления. Уже Синцов и
Баюков не просто стреляли по немцам, а вели бой; не просто дрались, а удерживали высоту.
Синцов устало присел на кирпичи, – ему было странно слышать о том, как он вел бой и
удерживал высоту, будто это был не он, а кто-то другой.
Обоих раненых, и Баюкова и Сироту, давно унесли в тыл; остались только мертвые.
Для них тут же, за стеной кирпичного завода, рыли еще не успевшую промерзнуть землю, но
хоронить решили, как рассветет, потому что в темноте не могли собрать всего, что осталось
от людей после прямых попаданий.
Синцов сидел и думал о том, кто-то теперь будет у него вторым номером на пулемете и
вернется или не вернется в часть Баюков, если выздоровеет. Потом он, кажется, на минуту
задремал, потому что, услышав над ухом голос Малинина, вздрогнул от неожиданности.
– Пойдем. Звонили из дивизии. К комиссару дивизии нас с тобой вызывают…
Малинин был недоволен, потому что хотел принять участие в ночной атаке на высоту с
тремя домиками, но чувств своих не выразил: приказ есть приказ. На черном фоне развалин
были видны три белых пятна – забинтованное лицо Малинина и две толстые белые руки.
– Вы прямо как привидение, товарищ политрук, – сказал Синцов.
– Запеленали, как маленького, – сердито отозвался Малинин. – Пошли, нечего время
проводить!..
– А чего вызывают-то? – спросил Синцов, шагая вслед за ним вниз по склону.
– Там узнаем. До штаба полка пешком пойдем, а до дивизии, сказали, на грузовике
подбросят. Значит, понадобились…
– Я знаю зачем, – сказал Синцов после долгого молчания, когда они уже спустились с
высотки на равнину перед усадьбой МТС и стали пересекать ее по неглубокому снегу.
– Зачем?
– Это по моему заявлению, – сказал Синцов.
Он сразу подумал об этом, когда Малинин сказал, что их вызывают. Состояние
физической усталости и душевной приподнятости, которое у него было после боя, сменилось
состоянием напряженного ожидания.
– Ну да, – сказал Малинин, – держи карман шире! Станут с такой срочностью прямо из
боя тащить!
– А что же, что из боя! – сказал Синцов. – Прочли, кому надо – показали. Как же так,
такой тип – и вдруг на передовой! Скорей давай его в тыл, на проверку!
Он не был убежден в этом, но готовил себя к худшему.
– А меня чего? – спросил Малинин.
– А я же на вас кругом ссылаюсь!
– Чепуха! – твердо сказал Малинин.
Он знал, что это действительно чепуха, по одной простой причине: у него еще не было
удобного случая лично передать заявление Синцова в политотдел дивизии, и он уже вторую
неделю со дня на день все ждал этого случая, продолжая таскать письмо в кармане шинели.
Но говорить об этом Синцову сейчас он не хотел: вызов в дивизию давал ему возможность
не только передать заявление, но и поговорить с комиссаром при самых благоприятных для
Синцова обстоятельствах – после нынешнего боя.
– Чепуха, – повторил Малинин и на ходу обернулся к Синцову. – Я считаю, напротив:
тебя вызывают, чтобы медаль за этот бой дать.
Синцов молчал. Он не верил в это.
На самом деле, хотя Малинин был ближе к истине, чем Синцов, ни одно из двух