Page 195 - Живые и мертвые

Там, позади, по восточному краю лощины и дальше, у ограды МТС, в которую уже
ворвались немцы, и справа, на соседней высоте, где погибли два взвода, со страшным
грохотом выбрасывало столбы пламени и густого черного дыма. Казалось, сама земля
взрывается под ногами у немцев. Среди взрывов метались фигурки, падали в снег, снова
бежали… А взрывы все продолжались и продолжались, полосой захватывая все новые и
новые куски земли.
Баюков знал, что это такое; Синцов не знал, но догадался.
– Это «катюши», – первым сказал он. – «Катюши»…
– Да. Я их видел под Ельней, – сказал Баюков.
Оба они, здоровый и раненый, смотрели как зачарованные на это страшное зрелище,
сразу вызвавшее замешательство в так хорошо развертывавшемся до этого движении немцев.
Их пехота затопталась на месте, начала откатываться, и в это время уже не снаряды
«катюш», а обыкновенные артиллерийские снаряды, подкидывая в воздух черные фонтаны,
стали рваться по всему пространству, только что занятому немцами.
Немецкие танки, повернув назад, подошли к высоте с тремя исчезнувшими домиками и
стали стрелять оттуда с места. А из небольшого лесочка, правей ограды МТС, выползли на
опушку семь наших танков и стали вести огонь по немецким. Вот один немецкий танк
загорелся. Вот еще один… Вот загорелся наш, еще один наш… Синцов до боли сжал кулаки,
наблюдая за этой дуэлью, а наша артиллерия все молотила и молотила – и по всему полю
перед МТС, и по лощине, и по высоте с тремя домиками, и еще дальше, за высотой…
Снаряды рвались и рвались, и немцы отступали, теперь это было уже ясно.
Потом Синцов вдруг увидел, как группа отступавших от МТС немцев, человек в
шестьдесят, таща за собой станковый пулемет, не втягиваясь в простреливавшуюся лощину,
взяла влево и широкой цепью стала взбираться на скаты той высоты, где он сидел. Он дал по
ним очередь, еще очередь; они залегли, свернули левей, потом еще левей и оказались вне
поля его зрения.
Баюков, помогая ему, несколько раз неверными движениями подавал ленту. Синцов
перестал стрелять; теперь надо было скорей тащить пулемет к другой амбразуре.
– Коля, надо пулемет… – начал он и увидел голову Баюкова, безжизненно упавшую на
кирпичи.
Рука его еще лежала на ленте, но сам он был без чувств.
Синцов отодвинул его и взялся за пулемет, лихорадочно думая о том, как же он один,
без второго номера, будет вести теперь беспрерывный огонь. И в эту минуту, когда ему
хотелось завыть от бессилия, из дыры дымохода вылез Малинин с разбитым в кровь,
грязным лицом и с винтовкой в руках.
– Давно ведешь огонь? – спросил Малинин.
– Больше часу.
– Как же так, больше часу? – переспросил Малинин.
Ему казалось, что он потерял сознание на секунду, а он пробыл без сознания полчаса;
ему казалось, что он откапывал Сироту и Михнецова несколько минут, а он откапывал их без
малого час. И когда он услышал очереди Синцова, то это были вовсе не первые очереди, а те
последние, которые Синцов только что дал по лезшим на высоту немцам.
Синцов поглядел в лицо Малинину, – было не до объяснений, сколько времени и как он
ведет огонь.
– Беритесь за пулемет! – сказал он вместо этого Малинину, так, словно он, а не
Малинин в эту минуту был старшим. – К той амбразуре! Немцы оттуда лезут!
Они перетащили пулемет. Малинин, ни слова не сказав, лег за второго номера, а еще
через минуту в их поле зрения показались торопливо карабкавшиеся в гору немцы.
– Давай! – тихо сказал Малинин.
Но Синцов, уже втянувшийся в свое дело, сделал жест рукой: подожди! Немцы шли
поспешно, не прячась, и – он почувствовал – надеялись, что зашли с тыла и с этой стороны
обстрел им не угрожает. Впрочем, на всякий случай их пулеметчики заняли позицию сзади и