Page 213 - Живые и мертвые

После пополнения дивизии в каждом ее батальоне сформировали по взводу
автоматчиков. Синцова зачислили в этот взвод командиром отделения, и он с другими
автоматчиками вошел в Кузьково сразу следом за танками.
Танкисты ворвались в Кузьково прямо с ходу; ночь стояла лунная, занесенная снегом
деревенская улица была белым-бела, и когда немцы стали выскакивать из домов и
перебегать, большинство их перестреляли.
Батальон поспешно закреплялся перед Кузьковом, штаб расположился в деревне, а
автоматчикам отвели две избы возле командного пункта. Сегодня они сделали свое дело и
вместе с танкистами чувствовали себя героями дня, а то, что им дали отдых и не заставили,
как других, тут же ночью окапываться на снегу, в поле, тоже содействовало хорошему
настроению.
Изба, соседняя с теми двумя, где расположились на ночлег автоматчики, была сожжена,
еще когда немцы занимали деревню. Под горелыми бревнами лежало несколько трупов.
Сначала, когда автоматчики наткнулись на пепелище, они подумали, что немцы сожгли
наших пленных. Но потом из-под бревен вытащили три обгорелые винтовки и автомат с
обугленным ложем.
Жителей в деревне не было; о том, что произошло здесь днем, оставалось только
догадываться.
– Наверное, отстреливались, сдаваться не хотели, а немцы зажгли избу, – сказал кто-то.
– Да, раз при оружии, стало быть, не пленные.
Один из автоматчиков долго чистил вытащенный из пепелища автомат; чистил, чистил
и в конце концов, сплюнув, сердито отложил в сторону.
– Что? – спросили его.
– Разве сразу отчистишь? Такая окалина! Наверное, жар большой был.
– Да, уж жару там было! – попробовал пошутить кто-то, но шутка повисла в воздухе.
Несмотря на легкую ночную победу, от этого соседства с пепелищем и заживо
сгоревшими людьми у всех, у кого меньше, у кого больше, в зависимости от натуры, а
все-таки щемило душу. Такая же безвестная судьба могла в другом бою ожидать и их самих:
тоже могло случиться, что останутся только мертвые тела да обгорелое оружие, и никто
никому не сможет поведать, как это было…
Неяркое пламя от сырых дров, со свистом и хлюпаньем горевших в печке, освещало
нежилую, наверное уже давно брошенную хозяевами, избу. Несколько человек спали,
улегшись вдоль стены и для тепла теснясь друг к другу. Остальные, в том числе и Синцов,
сидели у огня. Вспоминалось утро, Красная площадь, трибуны, полные людей, Сталин в
шинели, говоривший с Мавзолея… И хотя все это было, но почти не верилось, что это было
всего-навсего сегодня утром.
– Жалко, ни одного фрица не изловили, – сказал автоматчик по фамилии Комаров, на
параде стоявший рядом с Синцовым, а сейчас сидевший тоже рядом с ним, плечом к плечу.
– А что бы ты с ним сделал, кабы поймал? А, Комар? – спросил боец, чистивший
обгорелый автомат.
Это был худой, длинный, жилистый, большой физической силы человек; на вид ему
было за тридцать. Фамилия у него была красивая: Леонидов. Когда Синцов пять дней назад
узнал его, тот сам так и представился: «А фамилия у меня красивая: Леонидов», – и
ухмыльнулся так, что было непонятно, серьезно он это или шутит.
– Ну что, Комар, что замолчал? Так что ты с фрицем сделал бы, кабы нынче его
поймал?
– Я бы ему про парад объяснил: что мы сегодня на параде были и что товарищ Сталин
выступал.
– Ну и как бы ты это объяснил? Ты что, немецкий знаешь?
– С толмачом.
– Ну ладно. Дали бы тебе толмача, объяснил. А дале что?
– Пустил бы его.