Page 216 - Живые и мертвые

ни трясли, как ни вырывали эту землю, дивизия после нескольких вынужденных отходов,
словно разозлясь и на себя и на соседей, зацепилась и держалась зубами за эту горушку со
старым барским домом и, казалось, только крепче стискивала челюсти.
Уже пятнадцать суток, считая с утра 15 ноября, немцы всеми своими силами снова шли
на Москву, одновременно стараясь охватить ее с севера и юга и в разных местах все ближе
прорываясь к ней на центральных участках фронта. За две недели наступления они взяли
Клин, Истру, Яхрому, Солнечногорск, Венев, Сталиногорск, Богородицк, Михайлов. На
Северо-Западном направлении им оставалось всего двадцать пять километров до Москвы…
И хотя после парада на Красной площади дивизия вступила в бой с прямым приказом
не отступать ни шагу, ей все-таки снова пришлось отходить, и не один раз.
Правда, солдатская почта все чаще приносила из тылов сведения, что за спиной стоят
части второго эшелона, а подальше будто бы и третьего.
У людей, дравшихся на передовой, появилось ощущение, что теперь позади, за их
тонкой цепочкой, на всякий случай что-то припасено. Они уже не чувствовали того
невольного холодка в спине, который рождается, когда знаешь, что сзади тебя никого нет и
что если упадешь, то перешагнут и пойдут и пойдут…
Говорили – и последние бои как будто подтверждали это, – что немцы наступают из
последних сил. Но кто их знает, сколько у них еще этих «последних сил»? Вчера все
радовались, что на Южном фронте забрали у них обратно Ростов, хотя только из этого
сообщения узнали, что Ростов им отдавали; а сегодня в записанной по радио утренней
сводке говорилось, что мы уже несколько дней как оставили Тихвин. Может, потом заберем
обратно, как Ростов, а пока что оставили…
Как раз об этом – о Ростове и Тихвине – шел сейчас спор в землянке автоматчиков –
накрытой двумя накатами бревен старой кирпичной теплице, от которой было рукой подать
до КП батальона в подвале барского дома и до передовой, проходившей тут же, внизу, по
опушке парка.
Спор вели между собой Леонидов и Комаров. Запальчивый Леонидов нападал на
сводки Информбюро, а рассудительный Комаров защищал их.
– Ты брось, Комар, – дразнил его Леонидов, – у тебя всегда все верно. А где же это
верно, когда мне говорят, что Ростов у фрица взяли, а я себе глаза тру: батюшки! Взяли-то
взяли, а когда же отдали-то? Неужто я проспал и только проснулся? Так и с Тихвином. Ну,
случилась такая беда, отдали. Ну и скажи, отдали, а то «несколько дней назад», а может, это
уже месяц, как было.
– Ну и дура! – сказал Комаров. – Что бы тебе прибавилось, кабы ты на неделю раньше
узнал?
– Пусть убавилось бы, а все же знать хочу.
– А может, этого нельзя писать! Может, этого немцы знать не должны!
– Чего? – Леонидов даже подскочил. – Это немец-то не знает, чего он взял? Взял и не
догадывается! Мы, когда Кузьково взяли, так и скрыли? Как бы не так! Командир полка от
нас, из батальона, аж прямо чуть не в армию звонил, я сам слышал. А когда отходили, тут
уж, конечно, не до шуму… Все у тебя верно! Не комар ты, а божья коровка.
– А ты не шуми, – спокойно отозвался Комаров. – Много больно знаешь… Тот ему
коровка, тот букашка. А сам гудишь, как шмель: шуму много, а толку мало.
– А я и буду гудеть! – сказал Леонидов, и злое лицо его стало печальным. – Мне
Тихвина жаль! Я сам из Кайваксы, можно сказать тихвинский, Тихвин взяли, а я не знаю.
– Из какой ты там Ваксы? – поддразнил задиру Леонидова миролюбивый Комаров. – Из
какой такой Ваксы?
– Не из Ваксы, а из Кайваксы, место такое есть под Тихвином! – сердито отозвался
Леонидов.
Но Комаров уже не хотел упустить случая взять верх в споре.
– Эх ты! Сам из Ваксы, а судишь до неба! Сводки без него составить не умеют!
– Слушай, младший сержант, – обратился Леонидов к Синцову, сидевшему, как за