Page 224 - Живые и мертвые

письменное объяснение Синцова и через которого потом запрашивал об учетной карточке,
теперь лежал в госпитале. Тогда тот комиссар сказал про Синцова, что дело ясное, пусть
воюет, а придет время, заслужит, поставим вопрос и о восстановлении в партии. Теперь того
комиссара не было, был новый, и с ним надо было начинать разговор наново. «Ну что ж,
начну наново, – упрямо подумал Малинин, – а надо будет, так и повыше напишу».
Прихода Синцова он ждал и даже удивился бы, если б тот не пришел; это значило бы,
что Синцов не верит в свою правоту.
– Такие дела, Синцов! – после долгого молчания, первым прерывая его, сказал
Малинин.
– Не утвердили? – спросил Синцов.
– Пока задержали.
– Почему?
– Пока не знаю.
– А думаете?
– Думаю, все потому же…
– Алексей Денисович, можно на полную откровенность? – спросил Синцов голосом,
предвещавшим мало хорошего.
– Валяй. – Малинин понимал, что Синцов оглушен неожиданностью и должен
выговориться…
«Ну что ж, пусть. Раз накипело, все равно не удержит, скажет. И пусть лучше мне, чем
другому».
– Значит, на полную откровенность? – повторил Синцов.
– А ты не пугай меня, – сказал Малинин. – Я правды не боюсь, и неправды тоже.
– А тогда скажите, – Синцов побледнел, – что дороже: человек или бумага?
– А ты как думаешь? – В голосе Малинина негромко звякнуло железо.
Но Синцов не обратил на это внимания.
– Я сейчас думаю, что бумага дороже. Лежит она где-нибудь в лесу, гниет и думает обо
мне: «Врешь! Считаешь, ты без меня человек? Нет, без меня ты не человек! Не ты виноват,
не ты меня бросил, а все равно жить тебе без себя не дам!»
– Это она тебе говорит. А ты ей? – все с тем же тихим железом в голосе спросил
Малинин.
– А я молчу, Алексей Денисович! Заявления пишу, объяснения… Жду, кто кого
перетянет: я или бумага.
– Если только бумага там, в лесу, гниет, зачем об ней хлопочешь? А если там партбилет
твой, то в партию тебя силком не тащили, сам шел и сам знал, какая партбилету цена! И раз
стоишь на своем, на том, что не зарывал, раз хоть удави, а стоишь на своем, значит, не так
это просто. Зарыл или порвал – один человек, а соврал – другой…
– А как быть тому, кто правду сказал? Научимся мы когда-нибудь людям верить, или
это нам лишнее? – перебил его Синцов.
– А ты на кого обижаться сюда пришел? – в свою очередь перебил его Малинин. Как
бы ни сочувствовал он Синцову, как бы крепко ни связывала их боевая жизнь, были в его
взглядах пункты, по которым он никогда не смягчал суждений. – На меня? Что сам советовал
тебе подать, а теперь не настоял? Правильно. Но рано. Я еще от своего слова не отступился.
Или на партбюро? Тоже рано, и оно еще последнего слова не сказало… На дивизионную
парткомиссию обижаешься? А ты кого-нибудь из нее в глаза видел? – вдруг сам себя
оборвав, спросил Малинин.
– Покуда нет, откуда же?
– И они тебя не видели! А нашим с тобой бумажкам не верят! – усмехнулся Малинин. –
Может, им, как и тебе, человек дороже бумажек! Может, им на тебя сначала посмотреть
надо, а потом решать! Не допускаешь? А я вот допускаю. Но и допускаю, с другой стороны,
что там какой-нибудь сухарь сидит, которого снизу не размочишь, которого только сверху
размочить можно. Партия большая, в ней разные люди бывают. Это уж не ты мне, а я тебе