Page 45 - Живые и мертвые

только смотришь и думаешь: хоть бы уж они все поскорей через твои позиции прошли. Нет,
идут и идут. Хорошо, конечно, что идут, они еще воевать будут, но наше-то положение
трудное! Ничего, все-таки не дали сломать своим людям настроение, – наконец заключил
Серпилин. – Сегодняшний бой – доказательство этому. Доволен им, не могу скрыть! С утра
волновался, как невеста на выданье: двадцать лет не воевал, первый бой не шутка! – а сейчас
ничего, в своем полку уверен и тем счастлив. Очень счастлив! – с каким-то даже вызовом
повторил он. – Ну ладно, довольно разглагольствовать. В землянке душно, да и места мало.
Шинели при вас?
– При нас.
– Ложитесь спать здесь, наверху. Если пулеметы услышите, спите, не обращайте
внимания: просто нервы треплют. А если артиллерия станет бить, тогда милости просим в
окоп. Пойду обойду посты, прошу извинить. – Он в темноте приложил руку к козырьку и в
сопровождении нескольких молча присоединившихся к нему людей пошел по окопу.
– У этого не подхарчишься, – полуосуждающе, полуодобрительно сказал Мишка, когда
они с Синцовым завернулись в шинели и легли на траву.
Синцов долго молча смотрел в затянутое тучами небо, на котором не осталось ни одной
звезды. Он заснул и, как ему показалось, уже через несколько минут услышал ожесточенную
пулеметную трескотню. Сквозь дремоту он слышал, как она то утихала, то усиливалась, то
слышалась там, где началась, то совсем в другом месте.
– Слушай, Мишка, – проснувшись от ощущения, что стрельба окружает их со всех
сторон, толкнул Синцов в бок храпевшего Мишку.
– Ну? – сонно ответил тот.
– Слушай, странно, стрельба началась впереди, у ног, а теперь уже где-то сзади, у
головы…
– А ты перевернись, – сквозь сон сострил Мишка и снова захрапел.

4

Когда Синцов проснулся, небо над головой было синее-синее, сияло солнце, и только
очень далекий, едва различимый гул артиллерии напоминал о войне. Пролежав несколько
минут то зажмуривая, то открывая глаза, Синцов вскочил на ноги. Мишка сидел рядом на
траве и перезаряжал «лейку».
– Какой день, ты только посмотри! – радостно сказал Синцов.
Из землянки, низко пригнувшись в двери, вышел комбриг. При дневном свете он
оказался совсем не таким молодым человеком, каким его ночью представил себе Синцов.
Серпилину было на вид лет пятьдесят, если не больше. Он вышел из землянки без фуражки.
Желтые, седоватые пряди зачесанных на косой пробор волос только наполовину прикрывали
большую лысину. У него было некрасивое, длинное, лошадиное, изрезанное глубокими
морщинами лицо и два ряда стальных зубов во рту.
– Как отдохнули? – приглаживая и без того плоско лежавшие волосы, спросил
Серпилин. Он широко улыбнулся своим стальным ртом, и некрасивое лицо его сразу
подобрело и помолодело от этой улыбки.
– Спасибо, хорошо, – ответил Синцов.
– Хотелось бы танки поскорее снять, – нетерпеливо сказал Мишка. – В редакции танки
нужны, как хлеб!
– Сейчас освободился командир батальона капитан Плотников, пойдете с ним в его
батальон: он вчера больше всех набил. Ко мне вопросы есть? А то потом буду занят
службой.
– Скажите, товарищ комбриг, – бойко спросил Мишка, – почему это мы, когда ночью
ехали через мост, ни одной зенитки там не видели?
– А зачем он нам, этот мост? – спросил Серпилин тоном, который Синцов запомнил на
всю жизнь.