Page 79 - Живые и мертвые

в ожидании ее возвращения решил отдохнуть. Но это не сразу удалось ему. Едва он
облюбовал себе место на травке под тенистым деревом, как Шмаков подсел к нему и,
вытащив из кармана галифе, сунул ему в руку пожухлую, наверное уже несколько дней
провалявшуюся в лесу, немецкую листовку.
– На, полюбопытствуй. Бойцы нашли, принесли. Должно быть, с самолетов
сбрасывают.
Серпилин протер слипавшиеся от бессонницы глаза и добросовестно прочел листовку,
всю, от начала до конца. В ней сообщалось, что сталинские армии разгромлены, что в плен
взято шесть миллионов человек, что германские войска взяли Смоленск и подходят к
Москве. За этим следовал вывод: дальнейшее сопротивление бесполезно, а за выводом два
обещания: «сохранить жизнь для каждого, кто добровольно сдастся в плен, в том числе для
командного и политического состава» и «кормить пленных три раза в день и содержать их в
условиях, общепринятых в цивилизованном мире». На обратной стороне листовки была
оттиснута размашистая схема; из названий городов на ней были только Минск, Смоленск и
Москва, но по общим масштабам северная стрела наступавших германских армий заезжала
далеко за Вологду, а южная попадала концом куда-то между Пензой и Тамбовом. Средняя
стрела, впрочем, чуть-чуть не доставала до Москвы – занять Москву составители листовки
все же пока не решились.
– Да-а, – насмешливо протянул Серпилин и, согнув листовку пополам, вернул
Шмакову. – Даже тебе, комиссар, оказывается, жизнь обещают. Как, может, сдадимся, а?
– Деникинцы и те поумней такие бумажонки стряпали. – Шмаков повернулся к
Синцову и спросил, остались ли у него спички.
Синцов вытащил из кармана спички и хотел сжечь протянутую Шмаковым листовку не
читая, но Шмаков остановил его:
– А ты прочти, она не заразная!
Синцов прочел листовку с каким-то даже самого его удивившим бесчувствием. Он,
Синцов, позавчера и вчера сначала из винтовки, а потом из немецкого автомата своими
руками убил двух фашистов, может быть, и больше, но двух убил – это точно; он хотел и
дальше убивать их, и эта листовка не относилась к нему…
«Сохранить жизнь для каждого… Для каждого! Так по-русски не пишут», – подумал он
и, почиркав спичкой по непросохшему коробку, поджег закрутившийся спиралью угол
листовки.
Тем временем Серпилин по-солдатски, не тратя лишнего времени, устраивался
отдохнуть под облюбованным им деревом. К удивлению Синцова, среди немногих самых
необходимых вещей в полевой сумке Серпилина оказалась вчетверо сложенная резиновая
подушечка. Смешно пузыря худые щеки, Серпилин надул ее и с наслаждением подложил
под голову.
– Всюду вожу с собой, подарок жены! – улыбнулся он смотревшему на эти
приготовления Синцову, не добавив, что подушечка была для него особо памятной:
присланная несколько лет назад женою из дома, она пропутешествовала с ним на Колыму и
обратно.
Шмаков не хотел ложиться, пока будет спать Серпилин, но тот уговорил его.
– Все равно у нас с тобой сегодня по очереди не выйдет. Ночью надо не спать, – чего
доброго, воевать придется. А воевать без сна никто не может, даже комиссары! Хоть на час,
а, будь добр, закрой глаза, как кура на насесте.
Приказав разбудить себя, как только вернется разведка, Серпилин блаженно вытянулся
на траве. Немножко поворочавшись с боку на бок, заснул и Шмаков. Синцов, которому
Серпилин не отдал никаких приказаний, с трудом преодолел соблазн тоже лечь и заснуть.
Если бы Серпилин прямо сказал ему, что можно спать, он не выдержал бы и лег, но
Серпилин ничего не сказал, и Синцов, борясь со сном, стал мерить шагами взад и вперед
маленькую полянку, на которой под деревом лежали комбриг и комиссар. Раньше он только
слышал, что люди засыпают на ходу, сейчас он испытал это на себе, иногда вдруг