Page 83 - Живые и мертвые

нестройно шевелилась в опустившейся на лес темноте. Над его зубчатыми верхушками
поднималась плоская багровая луна. Кончались первые сутки выхода из окружения…

7

После августовских и сентябрьских, удачных для нас, наступательных боев под Ельней
на Западном фронте установилось относительное затишье. Танковая бригада подполковника
Климовича стояла в лесах южней Ельни; ее разведывательный батальон на правах пехоты
занимал на переднем крае четырехкилометровый оборонительный участок.
Перед началом войны Климович командовал танковой бригадой, стоявшей под
Слонимом. Из людей, с которыми он начал войну, в строю осталось всего семьдесят. Одни
погибли, пока бригада пробивалась из окружения лесами на Слуцк и Бобруйск, другие
полегли, прикрывая Могилев, третьи вышли из строя уже здесь – под Ельней.
Перед ельнинскими боями бригаду укомплектовали наполовину старыми танками –
БТ-7, а наполовину новыми – Т-34, или, как их все сразу стали называть,
«тридцатьчетверками». «Тридцатьчетверки» показали себя первоклассными машинами, но
именно поэтому на них выпала под Ельней главная тяжесть боев. В каждом батальоне был
большой некомплект, но бригаду не отводили в тыл, обещая на днях снова пополнить, прямо
на позициях, людьми и танками, на этот раз одними «тридцатьчетверками». Влюбившись во
время ельнинских боев в эти машины, Климович ждал их прихода с нетерпением, которое
может понять только танкист, уже два раза за эту войну чудом выскакивавший из пылавших,
как спичечные коробки, БТ-7. Что у этих легких танков при хорошей скорости слабая броня
и вооружение, стало ясно еще к концу халхинголских событий. И все-таки, не дождавшись
обещанной замены их «тридцатьчетверками», Климович встретил на западной границе войну
именно с этими устаревшими танками.
На пятый день войны он едва не расстрелял перед строем своего командира роты,
который в приступе сильной ярости стал кричать в присутствии бойцов, что с этими
спичечными коробками нельзя воевать, а через час пошел в бой, подбил немецкий танк и сам
сгорел на глазах у Климовича.
Под Ельней Климович испытал двоякое чувство: гордости за своих танкистов, которые
на новых машинах, как орехи, кололи немецкие танки, и горечи оттого, что у него в начале
войны не было ни одной такой машины и ему приходилось отдавать по два и по три танка за
один там, где он мог бы отдать один за два.
Сейчас, во время затишья, он отремонтировал все оставшиеся в бригаде БТ-7 и упорно
вдалбливал в сознание подчиненных, что можно воевать и на этих машинах, но в душе ждал
новых танков с такой страстью, с какой не ждал еще ничего на свете.
Он думал о своей бригаде и ни о чем другом, потому что ничего другого у него не
было.
До войны у него было четыре человека, вместе с которыми он жил; троих он любил, о
четвертом считал себя обязанным заботиться: это были его дочь, его сын, его жена и мать его
жены. На третий день войны всех четверых убило бомбой в машине, на шоссе, когда он уже
считал их спасенными. Когда ему сказали об этом, шел бой, и он даже не смог поехать и
посмотреть, как будут хоронить то, что от них осталось. Ему было всего тридцать лет, и если
бы кому-нибудь пришло в голову спросить его: «Да, с тобой стряслось такое, страшней чего
не бывает, но у тебя впереди жизнь, неужели в ней уже ничего не будет взамен
утраченного?» – наверное, несмотря на всю силу своего горя он честно ответил бы: «Нет,
будет». Но за все эти месяцы никому из тех, кто слышал его твердый голос и видел
выражение его запертого на замок лица, не приходило в голову спросить его, как он,
оставшись один, думает жить после войны. А сам он тоже не думал о том, как будет жить
после войны. Он сам был – война, и, пока продолжалась война, кроме войны и ее прямых
интересов и потребностей, теперь, после гибели семьи, в душе его не оставалось ничего и
никого.