Page 75 - Живые и мертвые

– Для чего? – спросил Баранов.
– Это уж вам виднее.
– Но я же с оружием шел.
– Если вы документы сожгли, когда настоящей опасности и близко не было, то оружие
бросили бы перед первым немцем.
– Он оружие себе оставил потому, что в лесу волков боялся, – сказал Серпилин.
– Я против немцев оставил оружие, против немцев! – нервно выкрикнул Баранов.
– Не верю, – сказал Серпилин. – У вас, у штабного командира, целая дивизия под
руками была, так вы из нее удрали! Как же вам одному с немцами воевать?
– Федор Федорович, о чем долго говорить? Я не мальчик, все понимаю, – вдруг тихо
сказал Баранов.
Но именно это внезапное смирение, словно человек, только что считавший нужным
оправдываться изо всех сил, вдруг решил, что ему полезней заговорить по-другому, вызвало
у Серпилина острый прилив недоверия.
– Что вы понимаете?
– Свою вину. Я смою ее кровью. Дайте мне роту, наконец, взвод, я же все-таки не к
немцам шел, а к своим, в это можете поверить?
– Не знаю, – сказал Серпилин. – По-моему, ни к кому вы не шли. Просто шли в
зависимости от обстоятельств, как обернется…
– Я проклинаю тот час, когда сжег документы… – снова начал Баранов, но Серпилин
перебил его:
– Что сейчас жалеете – верю. Жалеете, что поторопились, потому что к своим попали, а
если бы вышло иначе – не знаю, жалели бы. Как, комиссар, – обратился он к Шмакову, –
дадим этому бывшему полковнику под команду роту?
– Нет, – сказал Шмаков.
– Взвод?
– Нет.
– По-моему, тоже. После всего, что вышло, я скорей доверю вашему водителю
командовать вами, чем вам им! – сказал Серпилин и впервые на полтона мягче всего
сказанного до этого обратился к Баранову: – Пойдите и станьте в строй с этим вашим
новеньким автоматом и попробуйте, как вы говорите, смыть свою вину кровью… немцев, –
после паузы добавил он. – А понадобится – и своей. Данной нам здесь с комиссаром властью
вы разжалованы в рядовые до тех пор, пока не выйдем к своим. А там вы объясните свои
поступки, а мы – свое самоуправство.
– Все? Больше вам нечего мне сказать? – подняв на Серпилина злые глаза, спросил
Баранов.
Что-то дрогнуло в лице Серпилина при этих словах; он даже на секунду закрыл глаза,
чтобы спрятать их выражение.
– Скажите спасибо, что за трусость не расстреляли, – вместо Серпилина отрезал
Шмаков.
– Синцов, – сказал Серпилин, открывая глаза, – занесите в списки части бойца
Баранова. Пойдите с ним, – он кивнул в сторону Баранова, – к лейтенанту Хорышеву и
скажите ему, что боец Баранов поступает в его распоряжение.
– Твоя власть, Федор Федорович, все выполню, но не жди, что я тебе это забуду.
Серпилин заложил за спину руки, хрустнул ими в запястьях и промолчал.
– Пойдемте со мной, – сказал Баранову Синцов, и они стали догонять ушедшую вперед
колонну.
Шмаков пристально посмотрел на Серпилина. Сам взволнованный происшедшим, он
чувствовал, что Серпилин потрясен еще больше. Видимо, комбриг тяжело переживал
позорное поведение старого сослуживца, о котором, наверно, раньше был совсем другого,
высокого мнения.
– Федор Федорович!