Page 81 - Живые и мертвые

снова на руках…
– А как через водные преграды, здесь, через Днепр, как? – снова спросил Серпилин.
– Плотом, позапрошлой ночью…
– А мы вот ни одного не переправили, – вдруг сказал Серпилин, но хотя он обвел при
этом взглядом всех своих, они почувствовали, что он упрекает сейчас только одного
человека – самого себя.
Потом он снова посмотрел на артиллеристов:
– Говорят, и снаряды у вас есть?
– Один, последний, – виновато, словно он недоглядел и вовремя не восстановил
боекомплект, сказал старшина.
– А где предпоследний истратили?
– Тут, километров за десять. – Старшина ткнул рукою назад, туда, где за лесом
проходило шоссе. – Прошлой ночью выкатили к шоссе в кусты, на прямую наводку, и по
автоколонне, в головную машину, прямо в фары дали!
– А что лес прочешут, не побоялись?
– Надоело бояться, товарищ комбриг, пусть нас боятся!
– Так и не прочесывали?
– Нет. Только минами кругом все закидали. Командира дивизиона насмерть ранили.
– А где он? – быстро спросил Серпилин и, не успев договорить, уже сам понял, где…
В стороне, там, куда повел глазами старшина, под громадной, старой, до самой
верхушки голой сосной желтела только что засыпанная могила; даже немецкий широкий
тесак, которым резали дерн, чтобы обложить могилу, еще не вынутый, торчал из земли, как
непрошеный крест.
На сосне еще сочилась смолой грубая, крест-накрест зарубка. И еще две такие же злые
зарубки были на соснах справа и слева от могилы, как вызов судьбе, как молчаливое
обещание вернуться.
Серпилин подошел к могиле и, сдернув с головы фуражку, долго молча смотрел на
землю, словно стараясь увидеть сквозь нее то, чего уже никому и никогда не дано было
увидеть, – лицо человека, который с боями довел от Бреста до этого заднепровского леса все,
что осталось от его дивизиона: пять бойцов и пушку с последним снарядом.
Серпилин никогда не видел этого человека, но ему казалось, что он хорошо знает,
какой это человек. Такой, за которым солдаты идут в огонь и в воду, такой, чье мертвое тело,
жертвуя жизнью, выносят из боя, такой, чьи приказания выполняют и после смерти. Такой,
каким надо быть, чтобы вывести эту пушку и этих людей. Но и эти люди, которых он вывел,
стоили своего командира. Он был таким, потому что шел с ними…
Серпилин надел фуражку и молча пожал руку каждому из артиллеристов. Потом
показал на могилу и отрывисто спросил:
– Как фамилия?
– Капитан Гусев.
– Не записывай. – Серпилин увидел, что Синцов взялся за планшет. – И так не забуду
до смертного часа. А впрочем, все мы смертны, запиши! И артиллеристов внеси в строевой
список! Спасибо за службу, товарищи! А ваш последний снаряд, думаю, выпустим еще
сегодня ночью, в бою.
Среди стоявших вместе с артиллеристами бойцов Хорышева Серпилин давно уже
заметил седую голову Баранова, но только сейчас встретился с ним взглядом – глаза в глаза и
прочел в этих не успевших спрятаться от него глазах страх перед мыслью о будущем бое.
– Товарищ комбриг, – из-за спин бойцов появилась маленькая фигурка докторши, – вас
полковник зовет!
– Полковник? – переспросил Серпилин. Он сейчас думал о Баранове и не сразу
сообразил, какой полковник его зовет. – Да, идем, идем, – сказал он, поняв, что докторша
говорит о Зайчикове.
– Что случилось? Что ж меня не позвали? – огорченно сжав перед собой ладони,