Page 85 - Живые и мертвые

неглупая провокация, цель которой сначала заставить нас ринуться навстречу, затем
опрокинуть нас и на наших же плечах ворваться в наше расположение.
– Считаюсь с такой возможностью, товарищ командующий. Принимаю меры
предосторожности, оставляю в засаде «тридцатьчетверки».
– Сколько их у тебя сейчас в строю, одиннадцать? – прервал Климовича командующий.
Каждая «тридцатьчетверка» была в те дни драгоценностью в масштабе всей армии, и
командующий помнил их по счету.
– Одиннадцать, – подтвердил Климович. – Но все-таки, если это наши пробиваются,
как же не помочь им, товарищ командующий?
В трубке снова наступило молчание. Климович слышал голоса, но не разбирал слов;
наверное, командующий тут же, у трубки, говорил с членом Военного совета или
начальником штаба.
– Действуй, – через минуту сказал он. – Доноси каждые полчаса.
Климович положил трубку и, не теряя времени, стал готовиться к атаке; снова брал
трубку, говорил с командирами батальонов, отдавал приказания, – а бой впереди все гремел
и гремел, передвигаясь то влево, то вправо, то подаваясь вперед, то тревожно отдаляясь. Нет,
это не могло быть провокацией; там, в восьмистах метрах отсюда, между первой и второй
линиями немецких позиций, двигались, умирали, прорывались и откатывались назад люди,
со всех сторон сжатые тоже двигавшимся и с каждой минутой все уплотнявшимся кольцом
немецкого огня. Казалось, там, между немецкими позициями, металось живое, кровоточащее
сердце, которое со всех сторон кололи вспышками выстрелов, протыкали автоматными
очередями, рвали минометными залпами…
Если бы командующий запретил Климовичу выступить на помощь этим окруженцам,
наверное прошедшим сотни километров, а сейчас умиравшим в двух шагах от своих, это был
бы самый черный день в военной жизни Климовича, и если б ему заранее предсказали, что,
подав им помощь, он сам непременно погибнет, он все равно бы пошел в этот бой, не
колеблясь.
И когда это израненное, изуродованное сердце там, посреди немецких позиций,
последним отчаянным кровавым толчком толкнулось вперед еще на двести метров, к первой
линии окопов, а восемь танков БТ-7 и полтораста бойцов разведбата рванулись ему
навстречу, это была не просто смелая ночная атака, а согласное и непреклонное душевное
движение всех людей, составлявших поредевший в долгих боях разведывательный батальон.
Замысел Климовича – ударить левей и правей того участка, где прорывались из
немецкого тыла наши, – оказался верным и сразу принес плоды.
Немцы стянулись по окопам и ходам сообщения к предполагаемому месту прорыва,
чтобы живой пробкой заткнуть его узкое горло. Услышав с двух сторон рев танковых
моторов и крики «ура!», они стали вновь поспешно перемещаться по окопам вправо и влево.
Такое двухкратное передвижение в ночное время не может обойтись без сумятицы; эта
сумятица возникла с тем большей силой, что и прорыв из тыла, и атака с фронта были для
немцев двойной неожиданностью.
Бой прекратился через час. Он иногда еще вспыхивал то здесь, то там, потом совсем
затихал, и снова где-то в темноте, как в пустое ведро, стучали запоздалые автоматные
очереди. Климович потерял два танка, взорвавшихся на немецких минах, и пятнадцать
человек, полегших под огнем на обоих берегах ручья. Зато, даже по грубому ночному
подсчету, целый батальон – больше трехсот человек – в сумятице боя прорвался через
позиции немцев, и сейчас все эти обалдевшие от счастья люди, оборванные и голодные,
здоровые и раненые, все еще не выпуская оружия из рук, растекались по окопам и землянкам
танкистов.
Радиостанции всего мира следили за тем, как ледоколы и самолеты шести стран
спасали со льдин двенадцать человек экспедиции Нобиле, газеты всего мира писали о том,
как летчики вывозили из ледяного плена людей с «Челюскина»; десятки миллионов людей
затаив дыхание ждали известий, когда сразу три экспедиции шли к льдине «Северный