Page 90 - Живые и мертвые

– А я Синцов. Не узнаете?
Климович молча положил бритву на подоконник и, словно в последний раз проверяя,
может ли это быть, смерил взглядом поднимавшегося с койки, заросшего бородой, худого,
широкоплечего человека и быстро пошел ему навстречу. Они обнялись, а у Синцова даже
навернулась слеза – результат усталости и возбуждения.
– То-то я подумал вчера, что где-то видел этого политрука! – поспешил усмехнуться
Климович.
– А я, если б не фамилия, с этой бритой головой тебя вообще не узнал бы!
– Бритой, да не добритой! – спохватился Климович и пошел обратно к зеркалу –
добриваться.
Быть может, при других обстоятельствах они и больше обрадовались бы друг другу, но
вчерашняя встреча в бою уже сама по себе была пределом радости, которую способны
испытывать люди.
По-настоящему счастливы они оба были вчера, а сейчас им было просто приятно, что
они встретились и, не видавшись со школьных лет, все-таки узнали друг друга, отчего
разговор их сам собой перешел на короткую ногу.
– Комбриг твой в порядке, – говорил Климович, заново мыля перед бритьем голову. –
Уже забрали из медсанбата, а там, говорят, на самолет – и в Москву! Уже и штаб фронта о
нем запрашивал, и чуть ли не Ставка! Командующий сам у него с утра был. Он почему
комбриг? Аттестовать не успели?
– Не успели, – не вдаваясь в подробности, ответил Синцов. Он слышал о прошлом
Серпилина, но сейчас, после двух месяцев боев, ему не приходило в голову говорить об
этом. – Да, значит, осталась пока что наша дивизия без командира…
– Была бы дивизия, а командира найдут! – отозвался Климович. – Ты что, в ней с
самого начала?
Синцов в двух словах, так коротко, что даже сам удивился, рассказал свою историю до
прихода к Серпилину.
– Значит, приблудился и солдатом стал, – с одобрительным смешком сказал
Климович. – Я тоже нахватал таких приблудных, пока из окружения шел, и есть настолько
боевые, что уже не представляю, как без них жил!
На душе у Синцова потеплело от этой косвенной похвалы, и он сказал то, о чем много
раз думал, пока шли из окружения, – что проситься обратно в газету не будет, останется в
дивизии.
– Если только сохранят ее, а не рассуют вас всех. Тут уже и из армии и из фронта
приехали разбираться с вами, не знаю, какое там у них настроение…
– А что с нами разбираться? Мы же вышли как воинская часть: в форме, с оружием, со
знаменем.
– А кабы не так, с вами вообще другой разговор был бы. Отправили бы рабов божьих
на положенную по закону проверку да помотали бы душу: кто, откуда, зачем в окружение
попал, зачем вышел? – При последних словах Климович невесело улыбнулся.
– Есть чему улыбаться! – озлился Синцов. – Что это, хорошо, что ли?
– Да уж чего хорошего! Хорошо было бы, если б мы сейчас не под Ельней, а под
Кенигсбергом дрались, а немцы бы вместо нас из окружений выходили! А вообще вполне
возможно, что ваш Серпилин и докажет, что надо за дивизией номер оставить и людьми
пополнить, а не растаскивать то, что осталось. Вполне возможно, – повторил Климович. Ему
захотелось утешить заметно помрачневшего Синцова. – Тем более – вы со знаменем вышли.
Недавно тут в газете писали про одних, как они из окружения безо всего, с одним знаменем
вышли, такой из этого шум сделали!
– А чего же плохого? – с обидой спросил Синцов.
– А чего особенно хорошего? – в свою очередь спросил Климович. – Надо стараться
кроме знамени еще с танками, и с пушками выходить, и с людьми, которые еще воевать
будут! А знамя ты всегда вынести обязан, если совесть не потерял! Мы тоже из-под Слонима