Page 203 - Мастер и Маргарита
P. 203

— Прощай, ученик, — чуть слышно сказал мастер и стал таять в воздухе. Он исчез, с
               ним вместе исчезла и Маргарита. Балконная решетка закрылась.
                     Иванушка  впал  в  беспокойство.  Он  сел  на  постели,  оглянулся  тревожно,  даже
               простонал,  заговорил  сам  с  собой,  поднялся.  Гроза  бушевала  все  сильнее  и,  видимо,
               растревожила его душу. Волновало его также то, что за дверью он своим, уже привыкшим к
               постоянной тишине, слухом уловил беспокойные шаги, глухие голоса за дверью. Он позвал,
               нервничая уже и вздрагивая:
                     — Прасковья Федоровна!
                     Прасковья  Федоровна  уже  входила  в  комнату,  вопросительно  и  тревожно  глядя  на
               Иванушку.
                     — Что? Что такое? — спрашивала она, — гроза волнует? Ну, ничего, ничего… Сейчас
               вам поможем. Сейчас я доктора позову.
                     — Нет, Прасковья Федоровна, не надо доктора звать, — сказал Иванушка, беспокойно
               глядя не на Прасковью Федоровну, а в стену, — со мною ничего особенного такого нет. Я
               уже  разбираюсь  теперь,  вы не  бойтесь.  А вы мне  лучше  скажите,  — задушевно  попросил
               Иван, — а что там рядом, в сто восемнадцатой комнате сейчас случилось?
                     — В восемнадцатой? — переспросила Прасковья Федоровна, и глаза ее забегали, — а
               ничего  там  не  случилось.  —  Но  голос  ее  был  фальшив,  Иванушка  тотчас  это  заметил  и
               сказал:
                     — Э, Прасковья Федоровна! Вы такой человек правдивый… Вы думаете, я бушевать
               стану? Нет, Прасковья Федоровна, этого не будет. А вы лучше прямо говорите. Я ведь через
               стену все чувствую.
                     — Скончался  сосед  ваш  сейчас,  —  прошептала  Прасковья  Федоровна,  не  будучи  в
               силах  преодолеть  свою  правдивость  и  доброту,  и  испуганно  поглядела  на  Иванушку,  вся
               одевшись  светом  молнии.  Но  с  Иванушкой  ничего  не  произошло  страшного.  Он  только
               многозначительно поднял палец и сказал:
                     — Я  так  и  знал!  Я  уверяю  вас,  Прасковья  Федоровна,  что  сейчас  в  городе  еще
               скончался один человек. Я даже знаю, кто, — тут Иванушка таинственно улыбнулся, — это
               женщина.

                                                         Глава 31

                                             НА ВОРОБЬЕВЫХ ГОРАХ

                     Грозу  унесло  без  следа,  и,  аркой  перекинувшись  через  всю  Москву,  стояла  в  небе
               разноцветная радуга, пила воду из Москвы-реки. На высоте, на холме, между двумя рощами
               виднелись  три  темных  силуэта.  Воланд,  Коровьев  и  Бегемот  сидели  на  черных  конях  в
               седлах, глядя на раскинувшийся за рекою город с ломаным солнцем, сверкающим в тысячах
               окон, обращенных на запад, на пряничные башни девичьего монастыря.
                     В воздухе зашумело, и Азазелло, у которого в черном хвосте его плаща летели мастер и
               Маргарита, опустился вместе с ними возле группы дожидающихся.
                     — Пришлось  мне  вас  побеспокоить,  Маргарита  Николаевна  и  мастер,  —  заговорил
               Воланд после некоторого молчания, — но вы не будьте на меня в претензии. Не думаю, чтоб
               вы об  этом пожалели.  Ну,  что же,  —  обратился он  к одному  мастеру,  —  попрощайтесь  с
               городом.  Нам  пора,  —  Воланд  указал  рукою  в  черной  перчатке  с  раструбом  туда,  где
               бесчисленные солнца плавили стекло за рекою, где над этими солнцами стоял туман, дым,
               пар раскаленного за день города.
                     Мастер  выбросился  из  седла,  покинул  сидящих  и  побежал  к  обрыву  холма.  Черный
               плащ тащился за ним по земле. Мастер стал смотреть на город. В первые мгновения к сердцу
               подкралась  щемящая  грусть,  но  очень  быстро  она  сменилась  сладковатой  тревогой,
               бродячим цыганским волнением.
                     — Навсегда!  Это  надо  осмыслить,  —  прошептал  мастер  и  лизнул  сухие,
   198   199   200   201   202   203   204   205   206   207   208