Page 40 - Мастер и Маргарита

Итак, Степа застонал. Он хотел позвать домработницу Груню и потребовать у нее
пирамидону, но все-таки сумел сообразить, что это глупости… Что никакого пирамидону у
Груни, конечно, нету. Пытался позвать на помощь Берлиоза, дважды простонал: «Миша…
Миша…», но, как сами понимаете, ответа не получил. В квартире стояла полнейшая тишина.
Пошевелив пальцами ног, Степа догадался, что лежит в носках, трясущейся рукою
провел по бедру, чтобы определить, в брюках он или нет, и не определил.
Наконец, видя, что он брошен и одинок, что некому ему помочь, решил подняться,
каких бы нечеловеческих усилий это ни стоило.
Степа разлепил склеенные веки и увидел, что отражается в трюмо в виде человека с
торчащими в разные стороны волосами, с опухшей, покрытою черной щетиною
физиономией, с заплывшими глазами, в грязной сорочке с воротником и галстуком, в
кальсонах и в носках.
Таким он увидел себя в трюмо, а рядом с зеркалом увидел неизвестного человека,
одетого в черное и в черном берете.
Степа сел на кровать и сколько мог вытаращил налитые кровью глаза на неизвестного.
Молчание нарушил этот неизвестный, произнеся низким, тяжелым голосом и с
иностранным акцентом следующие слова:
— Добрый день, симпатичнейший Степан Богданович!
Произошла пауза, после которой, сделав над собой страшнейшее усилие, Степа
выговорил:
— Что вам угодно? — и сам поразился, не узнав своего голоса. Слово «что» он
произнес дискантом, «вам» — басом, а «угодно» у него совсем не вышло.
Незнакомец дружелюбно усмехнулся, вынул большие золотые часы с алмазным
треугольником на крышке, позвонил одиннадцать раз и сказал:
— Одиннадцать! И ровно час, как я дожидаюсь вашего пробуждения, ибо вы назначили
мне быть у вас в десять. Вот и я!
Степа нащупал на стуле рядом с кроватью брюки, шепнул:
— Извините… — надел их и хрипло спросил: — Скажите, пожалуйста, вашу фамилию?
Говорить ему было трудно. При каждом слове кто-то втыкал ему иголку в мозг,
причиняя адскую боль.
— Как? Вы и фамилию мою забыли? — тут неизвестный улыбнулся.
— Простите… — прохрипел Степа, чувствуя, что похмелье дарит его новым
симптомом: ему показалось, что пол возле кровати ушел куда-то и что сию минуту он
головой вниз полетит к чертовой матери в преисподнюю.
— Дорогой Степан Богданович, — заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, —
никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу, — лечить
подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и
горячей закуской.
Степа был хитрым человеком и, как ни был болен, сообразил, что раз уж его застали в
таком виде, нужно признаваться во всем.
— Откровенно сказать… — начал он, еле ворочая языком, — вчера я немножко…
— Ни слова больше! — ответил визитер и отъехал с креслом в сторону.
Степа, тараща глаза, увидел, что на маленьком столике сервирован поднос, на коем
имеется нарезанный белый хлеб, паюсная икра в вазочке, белые маринованные грибы на
тарелочке, что-то в кастрюльке и, наконец, водка в объемистом ювелиршином графинчике.
Особенно поразило Степу то, что графин запотел от холода. Впрочем, это было понятно —
он помещался в полоскательнице, набитой льдом. Накрыто, словом, было чисто, умело.
Незнакомец не дал Степиному изумлению развиться до степени болезненной и ловко
налил ему полстопки водки.
— А вы? — пискнул Степа.
— С удовольствием!
Прыгающей рукой поднес Степа стопку к устам, а незнакомец одним духом проглотил