Page 45 - Мастер и Маргарита

И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, но сдержался, понимая, что
женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочь она ему не может.
Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительно все, что необходимо
мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки. Но этого мало: отворив дверь
шкафика, женщина указала внутрь его и спросила:
— Что желаете надеть — халатик или пижамку?
Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едва руками не всплеснул от
развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму из пунцовой байки.
После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучному коридору и привели
в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ко всему, что есть в этом на диво
оборудованном здании, с иронией, тут же мысленно окрестил кабинет «фабрикой-кухней».
И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящими
никелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного устройства,
какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовые горелки, и
электрические провода, и совершенно никому не известные приборы.
В кабинете за Ивана принялись трое — две женщины и один мужчина, все в белом.
Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явною целью кое-что у него
повыспросить. Иван стал обдумывать положение. Перед ним было три пути. Чрезвычайно
соблазнял первый: кинуться на эти лампы и замысловатые вещицы, и всех их к чертовой
бабушке перебить и таким образом выразить свой протест за то, что он задержан зря. Но
сегодняшний Иван уже значительно отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь
показался ему сомнительным: чего доброго, они укоренятся в мысли, что он буйный
сумасшедший. Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать
повествование о консультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому
рассказу не верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого пути
отказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании.
Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей, пришлось отвечать, хоть и
скупо и хмуро, на целый ряд вопросов.
И у Ивана выспросили решительно все насчет его прошлой жизни, вплоть до того,
когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать тому назад. Исписав за Иваном целую
страницу, перевернули ее, и женщина в белом перешла к расспросам о родственниках Ивана.
Началась какая-то канитель: кто умер, когда да отчего, не пил ли, не болел ли венерическими
болезнями, и все в таком же роде. В заключение попросили рассказать о вчерашнем
происшествии на Патриарших прудах, но очень не приставали, сообщению о Понтии Пилате
не удивлялись.
Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за него по-иному и ни о чем уже
не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела, посчитал пульс, посмотрел Ивану в
глаза, светя в них какою-то лампой. Затем на помощь мужчине пришла другая женщина, и
Ивана кололи, но не больно, чем-то в спину, рисовали у него ручкой молоточка какие-то
знаки на коже груди, стучали молоточками по коленям, отчего ноги Ивана подпрыгивали,
кололи палец и брали из него кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки какие-то
резиновые браслеты…
Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, как все это глупо и странно
получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех об опасности, грозящей от
неизвестного консультанта, собирался его изловить, а добился только того, что попал в
какой-то таинственный кабинет затем, чтобы рассказывать всякую чушь про дядю Федора,
пившего в Вологде запоем. Нестерпимо глупо!
Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в свою комнату, где получил
чашку кофе, два яйца в смятку и белый хлеб с маслом.
Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-то главного в этом
учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к себе, и справедливости.
И он дождался его, и очень скоро после своего завтрака. Неожиданно открылась дверь