Page 43 - Мастер и Маргарита

У Степы оборвалось сердце, он пошатнулся.
«Что же это такое? — подумал он, — уж не схожу ли я с ума? Откуда ж эти
отражения?!» — он заглянул в переднюю и испуганно закричал:
— Груня! Какой тут кот у нас шляется? Откуда он? И кто-то еще с ним??
— Не беспокойтесь, Степан Богданович, — отозвался голос, но не Грунин, а гостя из
спальни, — кот этот мой. Не нервничайте. А Груни нет, я услал ее в Воронеж, на родину, так
как она жаловалась, что вы давно уже не даете ей отпуска.
Слова эти были настолько неожиданными и нелепыми, что Степа решил, что
ослышался. В полном смятении он рысцой побежал в спальню и застыл на пороге. Волосы
его шевельнулись, и на лбу появилась россыпь мелкого пота.
Гость пребывал в спальне уже не один, а в компании. Во втором кресле сидел тот
самый тип, что померещился в передней. Теперь он был ясно виден: усы-перышки,
стеклышко пенсне поблескивает, а другого стеклышка нет. Но оказались в спальне вещи и
похуже: на ювелиршином пуфе в развязной позе развалился некто третий, именно — жутких
размеров черный кот со стопкой водки в одной лапе и вилкой, на которую он успел поддеть
маринованный гриб, в другой.
Свет, и так слабый в спальне, и вовсе начал меркнуть в глазах Степы. «Вот как,
оказывается, сходят с ума!» — подумал он и ухватился за притолоку.
— Я вижу, вы немного удивлены, дражайший Степан Богданович? — осведомился
Воланд у лязгающего зубами Степы, — а между тем удивляться нечему. Это моя свита.
Тут кот выпил водки, и Степина рука поползла по притолоке вниз.
— И свита эта требует места, — продолжал Воланд, — так что кое-кто из нас здесь
лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний — именно вы!
— Они, они! — козлиным голосом запел длинный клетчатый, во множественном числе
говоря о Степе, — вообще они в последнее время жутко свинячат. Пьянствуют, вступают в
связи с женщинами, используя свое положение, ни черта не делают, да и делать ничего не
могут, потому что ничего не смыслят в том, что им поручено. Начальству втирают очки!
— Машину зря гоняет казенную! — наябедничал и кот, жуя гриб.
И тут случилось четвертое, и последнее, явление в квартире, когда Степа, совсем уже
сползший на пол, ослабевшей рукой царапал притолоку.
Прямо из зеркала трюмо вышел маленький, но необыкновенно широкоплечий, в
котелке на голове и с торчащим изо рта клыком, безобразящим и без того невиданно
мерзкую физиономию. И при этом еще огненно-рыжий.
— Я, — вступил в разговор этот новый, — вообще не понимаю, как он попал в
директора, — рыжий гнусавил все больше и больше, — он такой же директор, как я
архиерей!
— Ты не похож на архиерея, Азазелло, — заметил кот, накладывая себе сосисек на
тарелку.
— Я это и говорю, — прогнусил рыжий и, повернувшись к Воланду, добавил
почтительно: — Разрешите, мессир, его выкинуть ко всем чертям из Москвы?
— Брысь!! — вдруг рявкнул кот, вздыбив шерсть.
И тогда спальня завертелась вокруг Степы, и он ударился о притолоку головой и, теряя
сознание, подумал: «Я умираю…»
Но он не умер. Открыв слегка глаза, он увидел себя сидящим на чем-то каменном.
Вокруг него что-то шумело. Когда он открыл, как следует, глаза, он увидел, что шумит море,
и что даже больше того, — волна покачивается у самых его ног, и что, короче говоря, он
сидит на самом конце мола, и что под ним голубое сверкающее море, а сзади — красивый
город на горах.
Не зная, как поступают в таких случаях, Степа поднялся на трясущиеся ноги и пошел
по молу к берегу.
На молу стоял какой-то человек, курил, плевал в море. На Степу он поглядел дикими
глазами и перестал плевать. Тогда Степа отколол такую штуку: стал на колени перед