Page 81 - Мастер и Маргарита

прошептал, а прошипел:
— Я так и знал!
В ярком свете сильнейших уличных фонарей он увидел на тротуаре внизу под собой
даму в одной сорочке и панталонах фиолетового цвета. На голове у дамы, правда, была
шляпка, а в руках зонтик.
Вокруг этой дамы, находящейся в состоянии полного смятения, то приседающей, то
порывающейся бежать куда-то, волновалась толпа, издавая тот самый хохот, от которого у
финдиректора проходил по спине мороз. Возле дамы метался какой-то гражданин,
сдирающий с себя летнее пальто и от волнения никак не справляющийся с рукавом, в
котором застряла рука.
Крики и ревущий хохот донеслись и из другого места — именно от левого подъезда, и,
повернув туда голову, Григорий Данилович увидал вторую даму, в розовом белье. Та
прыгнула с мостовой на тротуар, стремясь скрыться в подъезде, но вытекавшая публика
преграждала ей путь, и бедная жертва своего легкомыслия и страсти к нарядам, обманутая
фирмой проклятого Фагота, мечтала только об одном — провалиться сквозь землю.
Милиционер устремлялся к несчастной, буравя воздух свистом, а за милиционером
поспешали какие-то развеселые молодые люди в кепках. Они-то и испускали этот самый
хохот и улюлюканье.
Усатый худой лихач подлетел к первой раздетой и с размаху осадил костлявую
разбитую лошадь. Лицо усача радостно ухмылялось.
Римский стукнул себя кулаком по голове, плюнул и отскочил от окна.
Он посидел некоторое время у стола, прислушиваясь к улице. Свист в разных точках
достиг высшей силы, а потом стал спадать. Скандал, к удивлению Римского, ликвидировался
как-то неожиданно быстро.
Настала пора действовать, приходилось пить горькую чашу ответственности. Аппараты
были исправлены во время третьего отделения, надо было звонить, сообщить о
происшедшем, просить помощи, отвираться, валить все на Лиходеева, выгораживать самого
себя и так далее. Тьфу ты дьявол! Два раза расстроенный директор клал руку на трубку и
дважды ее снимал. И вдруг в мертвой тишине кабинета сам аппарат разразился звоном прямо
в лицо финдиректора, и тот вздрогнул и похолодел. «Однако у меня здорово расстроились
нервы», — подумал он и поднял трубку. Тотчас же отшатнулся от нее и стал белее бумаги.
Тихий, в то же время вкрадчивый и развратный женский голос шепнул в трубку:
— Не звони, Римский, никуда, худо будет.
Трубка тут же опустела. Чувствуя мурашки в спине, финдиректор положил трубку и
оглянулся почему-то на окно за своей спиной. Сквозь редкие и еще слабо покрытые зеленью
ветви клена он увидел луну, бегущую в прозрачном облачке. Почему-то приковавшись к
ветвям, Римский смотрел на них, и чем больше смотрел, тем сильнее и сильнее его
охватывал страх.
Сделав над собою усилие, финдиректор отвернулся наконец от лунного окна и
поднялся. Никакого разговора о том, чтобы звонить, больше и быть не могло, и теперь
финдиректор думал только об одном — как бы ему поскорее уйти из театра.
Он прислушался: здание театра молчало. Римский понял, что он давно один во всем
втором этаже, и детский неодолимый страх овладел им при этой мысли. Он без содрогания
не мог подумать о том, что ему придется сейчас идти одному по пустым коридорам и
спускаться по лестнице. Он лихорадочно схватил со стола гипнотизерские червонцы, спрятал
их в портфель и кашлянул, чтобы хоть чуточку подбодрить себя. Кашель вышел
хрипловатым, слабым.
И здесь ему показалось, что из-под двери кабинета потянуло вдруг гниловатой
сыростью. Дрожь прошла по спине финдиректора. А тут еще ударили неожиданно часы и
стали бить полночь. И даже бой вызвал дрожь в финдиректоре. Но окончательно его сердце
упало, когда он услышал, что в замке двери тихонько поворачивается английский ключ.
Вцепившись в портфель влажными, холодными руками, финдиректор чувствовал, что, если