Page 82 - Мастер и Маргарита

еще немного продлится этот шорох в скважине, он не выдержит и пронзительно закричит.
Наконец дверь уступила чьим-то усилиям, раскрылась, и в кабинет бесшумно вошел
Варенуха. Римский как стоял, так и сел в кресло, потому что ноги его подогнулись. Набрав
воздуху в грудь, он улыбнулся как бы заискивающей улыбкой и тихо молвил:
— Боже, как ты меня испугал!
Да, это внезапное появление могло испугать кого угодно, и тем не менее в то же время
оно являлось большою радостью. Высунулся хоть один кончик в этом запутанном деле.
— Ну, говори скорей! Ну! Ну! — прохрипел Римский, цепляясь за этот кончик, — что
все это значит?
— Прости, пожалуйста, — глухим голосом отозвался вошедший, закрывая дверь, — я
думал, что ты уже ушел.
И Варенуха, не снимая кепки, прошел к креслу и сел по другую сторону стола.
Надо сказать, что в ответе Варенухи обозначилась легонькая странность, которая сразу
кольнула финдиректора, в чувствительности своей могущего поспорить с сейсмографом
любой из лучших станций мира. Как же так? Зачем же Варенуха шел в кабинет
финдиректора, ежели полагал, что его там нету? Ведь у него есть свой кабинет. Это — раз. А
второе: из какого бы входа Варенуха ни вошел в здание, он неизбежно должен был встретить
одного из ночных дежурных, а тем всем было объявлено, что Григорий Данилович на
некоторое время задержится в своем кабинете.
Но долго по поводу этой странности финдиректор не стал размышлять. Не до того
было.
— Почему ты не позвонил? Что означает вся эта петрушка с Ялтой?
— Ну, то, что я и говорил, — причмокнув, как будто его беспокоил больной зуб,
ответил администратор, — нашли его в трактире в Пушкине.
— Как в Пушкине?! Это под Москвой? А телеграмма из Ялты?
— Какая там, к черту, Ялта! Напоил пушкинского телеграфиста, и начали оба
безобразничать, в том числе посылать телеграммы с пометкой «Ялта».
— Ага… Ага… Ну ладно, ладно… — не проговорил, а как бы пропел Римский. Глаза
его засветились желтеньким светом. В голове сложилась праздничная картина снятия Степы
с работы. Освобождение! Долгожданное освобождение финдиректора от этого бедствия в
лице Лиходеева! А может Степан Богданович добьется чего-нибудь и похуже снятия… —
Подробности! — сказал Римский, стукнув пресс-папье по столу.
И Варенуха начал рассказывать подробности. Лишь только он явился туда, куда был
отправлен финдиректором, его немедленно приняли и выслушали внимательнейшим
образом. Никто, конечно, и мысли не допустил о том, что Степа может быть в Ялте. Все
сейчас же согласились с предположением Варенухи, что Лиходеев, конечно, в пушкинской
«Ялте».
— Где же он сейчас? — перебил администратора взволнованный финдиректор.
— Ну, где ж ему быть, — ответил, криво ухмыльнувшись, администратор, —
натурально, в вытрезвителе.
— Ну, ну! Ай, спасибо!
А Варенуха продолжал свое повествование. И чем больше он повествовал, тем ярче
перед финдиректором разворачивалась длиннейшая цепь Лиходеевских хамств и безобразий,
и всякое последующее звено в этой цепи было хуже предыдущего. Чего стоила хотя бы
пьяная пляска в обнимку с телеграфистом на лужайке перед пушкинским телеграфом под
звуки какой-то праздношатающейся гармоники! Гонка за какими-то гражданками,
визжащими от ужаса! Попытка подраться с буфетчиком в самой «Ялте»! Разбрасывание
зеленого лука по полу той же «Ялты». Разбитие восьми бутылок белого сухого «Ай-Даниля».
Поломка счетчика у шофера такси, не пожелавшего подать Степе машину. Угроза арестовать
граждан, пытавшихся прекратить Степины паскудства. Словом, темный ужас.
Степа был широко известен в театральных кругах Москвы, и все знали, что человек
этот — не подарочек. Но все-таки то, что рассказывал администратор про него, даже и для