Page 97 - Мастер и Маргарита
P. 97

столбу  ведро  и  губку.  Первый  из  палачей  поднял  копье  и  постучал  им  сперва  по  одной,
               потом  по  другой  руке  Иешуа,  вытянутым  и  привязанным  веревками  к  поперечной
               перекладине  столба.  Тело  с  выпятившимися  ребрами  вздрогнуло.  Палач  провел  концом
               копья по животу. Тогда Иешуа поднял голову, и мухи с гуденьем снялись, и открылось лицо
               повешенного, распухшее от укусов, с заплывшими глазами, неузнаваемое лицо.
                     Разлепив  веки,  Га-Ноцри  глянул  вниз.  Глаза  его,  обычно  ясные,  теперь  были
               мутноваты.
                     — Га-Ноцри! — сказал палач.
                     Га-Ноцри шевельнул вспухшими губами и отозвался хриплым разбойничьим голосом:
                     — Что тебе надо? Зачем подошел ко мне?
                     — Пей! — сказал палач, и пропитанная водою губка на конце копья поднялась к губам
               Иешуа.  Радость  сверкнула  у  того  в  глазах,  он  прильнул  к  губке  и  с  жадностью  начал
               впитывать влагу. С соседнего столба донесся голос Дисмаса:
                     — Несправедливость! Я такой же разбойник, как и он.
                     Дисмас  напрягся,  но  шевельнуться  не  смог,  руки  его  в  трех  местах  на  перекладине
               держали  веревочные  кольца.  Он  втянул  живот,  ногтями  вцепился  в  концы  перекладин,
               голову держал повернутой к столбу Иешуа, злоба пылала в глазах Дисмаса.
                     Пыльная туча накрыла площадку, сильно потемнело. Когда пыль унеслась, кентурион
               крикнул:
                     — Молчать на втором столбе!
                     Дисмас умолк, Иешуа оторвался от губки и, стараясь, чтобы голос его звучал ласково и
               убедительно, и не добившись этого, хрипло попросил палача:
                     — Дай попить ему.
                     Становилось  все  темнее.  Туча  залила  уже  полнеба,  стремясь  к  Ершалаиму,  белые
               кипящие  облака  неслись  впереди  наполненной  черной  влагой  и  огнем  тучи.  Сверкнуло  и
               ударило над самым холмом. Палач снял губку с копья.
                     — Славь  великодушного  игемона!  —  торжественно  шепнул  он  и  тихонько  кольнул
               Иешуа в сердце. Тот дрогнул, шепнул:
                     — Игемон…
                     Кровь  побежала  по  его  животу,  нижняя  челюсть  судорожно  дрогнула,  и  голова  его
               повисла.
                     При втором громовом ударе палач уже поил Дисмаса и с теми же словами:
                     — Славь игемона! — убил его.
                     Гестас, лишенный рассудка, испуганно вскрикнул, лишь только палач оказался около
               него, но,  когда  губка  коснулась  его  губ,  прорычал  что-то и  вцепился  в  нее  зубами.  Через
               несколько секунд обвисло и его тело, сколько позволяли веревки.
                     Человек в капюшоне шел по следам палача и кентуриона, а за ним начальник храмовой
               стражи.  Остановившись  у  первого  столба,  человек  в  капюшоне  внимательно  оглядел
               окровавленного Иешуа, тронул белой рукой ступню и сказал спутникам:
                     — Мертв.
                     То же повторилось и у двух других столбов.
                     После этого трибун сделал знак кентуриону и, повернувшись, начал уходить с вершины
               вместе  с  начальником  храмовой  стражи  и  человеком  в  капюшоне.  Настала  полутьма,  и
               молнии бороздили черное небо. Из него вдруг брызнуло огнем, и крик кентуриона: «Снимай
               цепь!» — утонул в грохоте. Счастливые солдаты кинулись бежать с холма, надевая шлемы.
               Тьма накрыла Ершалаим.
                     Ливень хлынул внезапно и застал кентурии на полдороге на холме. Вода обрушилась
               так страшно, что, когда солдаты бежали книзу, им вдогонку уже летели бушующие потоки.
               Солдаты скользили и падали на размокшей глине, спеша на ровную дорогу, по которой  —
               уже  чуть  видная  в  пелене  воды  —  уходила  в  Ершалаим  до  нитки  мокрая  конница.  Через
               несколько минут в дымном зареве грозы, воды и огня на холме остался только один человек.
               Потрясая  недаром  украденным  ножом,  срываясь  со  скользких  уступов,  цепляясь  за  что
   92   93   94   95   96   97   98   99   100   101   102