Page 92 - Мастер и Маргарита

КАЗНЬ

Солнце уже снижалось над Лысой Горой, и была эта гора оцеплена двойным
оцеплением.
Та кавалерийская ала, что перерезала прокуратору путь около полудня, рысью вышла к
Хевровским воротам города. Путь для нее уже был приготовлен. Пехотинцы каппадокийской
когорты отдавили в стороны скопища людей, мулов и верблюдов, и ала, рыся и поднимая до
неба белые столбы пыли, вышла на перекресток, где сходились две дороги: южная, ведущая
в Вифлеем, и северо-западная — в Яффу. Ала понеслась по северо-западной дороге. Те же
каппадокийцы были рассыпаны по краям дороги, и заблаговременно они согнали с нее в
стороны все караваны, спешившие на праздник в Ершалаим. Толпы богомольцев стояли за
каппадокийцами, покинув свои временные полосатые шатры, раскинутые прямо на траве.
Пройдя около километра, ала обогнала вторую когорту молниеносного легиона и первая
подошла, покрыв еще километр, к подножию Лысой Горы. Здесь она спешилась. Командир
рассыпал алу на взводы, и они оцепили все подножие невысокого холма, оставив свободным
только один подъем на него с Яффской дороги.
Через некоторое время за алой подошла к холму вторая когорта, поднялась на один
ярус выше и венцом опоясала гору.
Наконец подошла кентурия под командой Марка Крысобоя. Она шла, растянутая двумя
цепями по краям дороги, а между этими цепями, под конвоем тайной стражи, ехали в
повозке трое осужденных с белыми досками на шее, на каждой из которых было написано
«Разбойник и мятежник» на двух языках — арамейском и греческом. За повозкой
осужденных двигались другие, нагруженные свежеотесанными столбами с перекладинами,
веревками, лопатами, ведрами и топорами. На этих повозках ехали шесть палачей. За ними
верхом ехали кентурион Марк, начальник храмовой стражи в Ершалаиме и тот самый
человек в капюшоне, с которым Пилат имел мимолетное совещание в затемненной комнате
во дворце. Замыкалась процессия солдатской цепью, а за нею уже шло около двух тысяч
любопытных, не испугавшихся адской жары и желавших присутствовать при интересном
зрелище.
К этим любопытным из города присоединились теперь любопытные богомольцы,
которых беспрепятственно пропускали в хвост процессии. Под тонкие выкрики глашатаев,
сопровождавших колонну и кричавших то, что около полудня прокричал Пилат, она
втянулась на лысую гору.
Ала пропустила всех во второй ярус, а вторая кентурия пропустила наверх только тех,
кто имел отношение к казни, а затем, быстро маневрируя, рассеяла толпу вокруг всего холма,
так что та оказалась между пехотным оцеплением вверху и кавалерийским внизу. Теперь она
могла видеть казнь сквозь неплотную цепь пехотинцев.
Итак, прошло со времени подъема процессии на гору более трех часов, и солнце уже
снижалось над Лысой Горой, но жар еще был невыносим, и солдаты в обоих оцеплениях
страдали от него, томились от скуки и в душе проклинали трех разбойников, искренне желая
им скорейшей смерти.
Маленький командир алы со взмокшим лбом и в темной от пота на спине белой рубахе,
находившийся внизу холма у открытого подъема, то и дело подходил к кожаному ведру в
первом взводе, черпал из него пригоршнями воду, пил и мочил свой тюрбан. Получив от
этого некоторое облегчение, он отходил и вновь начинал мерить взад и вперед пыльную
дорогу, ведущую на вершину. Длинный меч его стучал по кожаному шнурованному сапогу.
Командир желал показать своим кавалеристам пример выносливости, но, жалея солдат,
разрешил им из пик, воткнутых в землю, устроить пирамиды и набросить на них белые
плащи. Под этими шалашами и скрывались от безжалостного солнца сирийцы. Ведра
пустели быстро, и кавалеристы из разных взводов по очереди отправлялись за водой в балку
под горой, где в жидкой тени тощих тутовых деревьев доживал свои дни на этой дьявольской
жаре мутноватый ручей. Тут же стояли, ловя нестойкую тень, и скучали коноводы,