Page 17 - На западном фронте без перемен

Катчинский живописует их, не жалея красок и с большим воодушевлением. Чего бы мы не
отдали за то, чтобы вернуться туда! Ведь о чем-нибудь большем мы даже и думать не смеем...

А занятия по стрелковому оружию в ранние утренние часы: «Из чего состоит винтовка
образца девяносто восьмого года?» А занятия по гимнастике после обеда: «Кто играет на
рояле, — шаг вперед. Правое плечо вперед шагом марш. Доложите на кухне, что вы прибыли
чистить картошку».
Мы упиваемся воспоминаниями. Вдруг Кропп смеется и говорит:

— В Лейне пересадка.
Это была любимая игра нашего капрала. Лейне — узловая станция. Чтобы наши отпускники
не плутали на ее путях, Химмельштос обучал нас в казарме, как делать пересадку. Мы должны
были усвоить, что, если хочешь пересесть в Лейне с дальнего поезда на местный, надо пройти
через туннель. Каждый из нас становился слева от своей койки, которая изображала этот
туннель. Затем подавалась команда: «В Лейне пересадка!» — и все с быстротой молнии
пролезали под койками на другую сторону. Мы упражнялись в этом часами.

Тем временем немецкий аэроплан успели сбить. Он падает, как комета, волоча за собой
хвост из дыма. Кропп проиграл на этом бутылку пива и с неохотой отсчитывает деньги.
— А когда Химмельштос был почтальоном, он наверняка был скромным человеком, — сказал
я, после того как Альберт справился со своим разочарованием, — но стоило ему стать унтер-
офицером, как он превратился в живодера. Как это получается?

Этот вопрос растормошил Кроппа:
— Да и не только Химмельштос, это случается с очень многими. Как получат нашивки или
саблю, так сразу становятся совсем другими людьми, словно бетону нажрались.

— Все дело в мундире, — высказываю я предположение.

— Да, в общем примерно так, — говорит Кат, готовясь произнести целую речь, — но причину
надо искать не в этом. Видишь ли, если ты приучишь собаку есть картошку, а потом
положишь ей кусок мяса, то она все ж таки схватит мясо, потому что это у нее в крови. А если
ты дашь человеку кусочек власти, с ним будет то же самое: он за нее ухватится. Это получается
само собой, потому что человек как таковой — перво-наперво скотина, и разве только сверху у
него бывает слой порядочности, все равно что горбушка хлеба, на которую намазали сала. Вся
военная служба в том и состоит, что у одного есть власть над другим. Плохо только то, что у
каждого ее слишком много; унтер-офицер может гонять рядового, лейтенант — унтер-
офицера, капитан — лейтенанта, да так, что человек с ума сойти может. И так как каждый из
них знает, что это его право, то у него и появляются такие вот привычки. Возьми самый
простой пример: вот идем мы с учений и устали как собаки. А тут команда: «Запевай!»
Конечно, поем мы так, что слушать тошно: каждый рад, что хоть винтовку-то еще тащить
может. И вот уже роту повернули кругом и в наказание заставили заниматься еще часок. На
обратном пути опять команда: «Запевай!» — и на этот раз мы поем по-настоящему. Какой во
всем этом смысл? Да просто командир роты поставил на своем, ведь у него есть власть. Никто
ему ничего на это не скажет, наоборот, все считают его настоящим офицером. А ведь это еще
мелочь, они еще и не такое выдумывают, чтобы покуражиться над нашим братом. И вот я вас
спрашиваю: кто, на какой штатской должности, пусть даже в самом высоком чине, может себе
позволить что-либо подобное, не рискуя, что ему набьют морду? Такое можно себе позволить
только в армии! А это, знаете ли, хоть кому голову вскружит! И чем более мелкой сошкой
человек был в штатской жизни, тем больше он задается здесь.
— Ну да, как говорится, дисциплинка нужна, — небрежно вставляет Кропп.
— К чему придраться, они всегда найдут, — ворчит Кат. — Ну что ж, может, так оно и надо. Но
только нельзя же издеваться над людьми. А вот попробуй объяснить все это какому-нибудь
слесарю, батраку или вообще рабочему человеку, попробуй растолковать это простому
пехотинцу, — а ведь их здесь больше всего, — он видит только, что с него дерут три шкуры, а
потом отправят на фронт, и он прекрасно понимает, что нужно и что не нужно. Если простой
солдат здесь на передовых держится так стойко, так это, доложу я вам, просто удивительно! То
есть просто удивительно!

Все соглашаются, так как каждый из нас знает, что муштра кончается только в окопах, но уже