Page 12 - Обелиск

навстречу. После никелированной «Волги» нас не обогнала ни одна машина. Слушая
Ткачука, я время от времени оглядывался и еще издалека заметил две светлые точки быстро
приближающихся автомобильных фар.
– Идет какая-то.
Ткачук замолчал, остановился и вгляделся тоже; его хмурый массивный профиль четко
обозначился на светлом фоне закатного неба.
– Автобус, – сказал он с уверенностью.
Должно быть, мой спутник был дальнозорким, я на таком расстоянии не мог отличить
легковушки от грузовой. И правда, вскоре мы уже оба увидели на шоссе большой серый
автобус, который быстро нагонял нас. Вот он ненадолго исчез в невидимой отсюда
ложбинке, чтобы затем еще отчетливее появиться из-за пригорка; ярче засверкали колючие
огоньки его фар и даже стал виден тусклый отсвет салона. Автобус, однако, замедлил ход,
мигнул одной фарой и остановился, чуть съехав к обочине. Он не дошел до нас каких-нибудь
метров триста, и мы, вдруг обнадеженные возможностью подъехать, бросились ему
навстречу. Я несколько поспешно сорвался с места. Ткачук тоже попытался бежать, но тут
же отстал, и я подумал, что надо хоть мне успеть, чтобы на минуту задержать автобус.
Бежать было легко, под уклон, подошвы гулко стучали по асфальту. Все время
казалось, автобус вот-вот тронется, но он терпеливо стоял на дороге. Из него даже вышел
кто-то, должно быть водитель, оставив открытой дверцу, обошел машину и чем-то раза два
стукнул. Я уже был совсем близко и еще больше напряг силы, казалось – добегу, но тут
резко хлопнула дверца, и автобус сорвался с места.
Все еще не теряя надежды, я остановился на асфальте и отчаянно замахал рукой:
дескать, стой же, возьми! Мне даже показалось, что автобус притормозил, и тогда я снова
бросился к нему чуть ли не под самые колеса. Но на ходу открылась дверца кабины, и сквозь
взметенную автобусом пыль донесся голос водителя:
– Нету, нету остановки. Чеши дальше...
Я остался один посреди гладкой полосы асфальта. Вдали, затихая, гудел мотор
комфортабельного «Икаруса», на взгорке смутно маячила одинокая фигура Ткачука.
– Чтоб ты провалился, гад! – вырвалось у меня: надо же так обмануть.
Было обидно, хотя я и понимал, что не такое уж это большое несчастье –
действительно, разве здесь была остановка? А раз не было, так какая нужда междугородному
скоростному экспрессу подбирать разных ночных бродяг – для этого есть автобусы местных
линий.
И все-таки вид у меня был, наверно, довольно убитый, когда я добрел до Ткачука.
Терпеливо дождавшись меня, тот спокойно заметил:
– Не взял? И не возьмет. Они такие. Раньше бы всех подобрал, чтобы на бутылку
сшибить. А теперь нельзя – контроль, ну и жмет. Назло себе и другим.
– Говорит, остановки нет.
– Но ведь останавливался. Мог бы... Да что там. Я уже в таких случаях предпочитаю
помалкивать: себе дешевле обойдется.
Может, он и был прав: не надо было надеяться – не было бы и разочарования. Значит,
придется помаленьку топать дальше. Правда, ноги уже порядком устали, но раз мой
попутчик молчал, то и мне, пожалуй, следовало вести себя сдержаннее.
– Да, так, значит, про Мороза, – начал Ткачук, возвращаясь к прерванному рассказу. –
Второй раз наведался я в Сельцо зимой. Холода стояли лютые, помнишь же, наверно, зиму
сорокового – сорок первого года: сады вымерзли. Мне-то еще повезло, подъехал с каким-то
дядькой в санях, ноги зарыл в сено, и то замерзли, думал, отморозил совсем. До школы едва
добежал, было поздно, вечер, но в окошке горит свет, постучал. Вижу, будто кто-то глядит
сквозь намерзшее стекло, а не открывает. Что, думаю, за напасть, уж не завел ли тут мой
Алесь Иванович какие-нибудь шуры-муры? «Открой, – говорю. – Это я, Ткачук, из районе».
Наконец открывается дверь, где-то лает собака, вхожу. Передо мной парнишка с лампой в
руках. «Ты что тут делаешь?» – спрашиваю. «Ничего, – говорит. – Чистописание пишу». –