Page 15 - Обелиск

жив ли?
Захожу в коридор – на вешалке полно одежды, ну, думаю, слава богу, значит,
поправился, наверно, идут занятия. Открываю дверь в класс: стоит штук шесть парт – и
пусто. Что, думаю, за лихо, где же дети? Прислушался: как будто разговор где-то, тихий
такой, складный, словно молится кто-то. Еще прислушался: совсем чудно – слышу монолог
князя Андрея под Аустерлицем. Помнишь: «Где оно, это высокое небо, которого я не знал до
сих пор и увидел нынче... И страдания этого я не знал также... Да, я ничего этого не знал до
сих пор. Но где я?..»
Мне тоже почудилось: где я? Такого я не слышал уже лет десять, а когда-то, студентом,
этот отрывок сам декламировал на литературном вечере.
Тихонько открываю дверь – в Морозовой боковушке полно детей, расселись кто где: на
столе, на скамейках, на подоконнике и на полу. Сам Мороз лежит на своей кушетке укрытый
кожушком и читает. Читает Толстого. И такая тишина и внимание, что муха пролетит –
услышишь. На меня никто не оглянулся – не замечают. И я стою, не знаю, что делать. Первое
побуждение: просто закрыть дверь и уехать.
Но все-таки вспомнил, что я начальство, заведующий районе и ответственный за
педпроцесс в районе. Это хорошо – читать Толстого, но, наверно, и программу выполнять
надо. А уж если ты можешь читать «Войну и мир», так, должно быть, и учить можешь? А то
зачем же ученикам брести за столько километров в это Сельцо?
Примерно так я и сказал Морозу, когда мы отправили учеников и остались одни. А он
говорит в ответ, что все те программы, весь тот материал, что он пропустил за месяц
болезни, не стоят двух страничек Толстого. Я позволил себе не согласиться, и мы поспорили.
В ту весну Мороз изучал усиленно Толстого, сам перечитал всего, много прочитал
ребятам. То была наука! Это теперь любой студент или старшеклассник, только заведи с ним
разговор о Толстом или Достоевском, перво-наперво начнет тебе толковать об их
недостатках и заблуждениях. В чем состоит величие этих гениев, надо еще допытываться, а
вот их недостатки у каждого наперечет. Вряд ли кто помнит, на какой горе лежал раненный
под Аустерлицем князь Андрей, а вот по части ошибочности непротивления злу насилием с
уверенностью судит каждый. А Мороз не ворошил толстовские заблуждения – он просто
читал ученикам и сам вбирал в себя все дочиста, душой вбирал. Чуткая душа, она прекрасно
сама разберется, где хорошее, а где так себе. Хорошее войдет в нее как свое, а прочее быстро
забудется. Отвеется, как на ветру зерно от половы. Теперь я это понял отлично, а тогда что
ж... Был молод, да еще начальник.
Обычно в мальчишеской компании находится кто-то постарше или несообразительнее,
который своим характером или авторитетом подчиняет себе остальных. В той школе в
Сельце, как мне потом говорил Миклашевич, таким заводилой стал Коля Бородич. Если ты
помнишь, его фамилия стояла первой на памятнике, а теперь вторая, после Мороза. И это
правильно. Во всей этой истории с мостом именно Коля сыграл первую скрипку...
Я видел его несколько раз, всегда он был рядом с Морозом. Плечистый такой,
приметный парень, упрямого, молчаливого характера. Судя по всему, очень любил учителя.
Просто был предан ему безгранично. Правда, никогда я не слышал от него ни единого слова
– всегда он поглядывает исподлобья и молчит, словно сердится за что-то. Было ему в ту пору
шестнадцать лет. При панах, понятно, не очень учился, у Мороза ходил в четвертый класс.
Да, еще один факт: в сороковом закончил четвертый, надо было подаваться в НСШ за шесть
километров, в Будиловичи. Так он не пошел. Знаешь, попросился у Мороза ходить второй
год в четвертый. Лишь бы в Сельце.
Мороз, кроме того, что учил по программе и устраивал читку книг вне программы,
занимался еще и самодеятельностью. Ставили, помню, «Павлинку», какие-то пьески,
декламировали, пели, как обычно. Ну и, конечно, были в их репертуаре антирелигиозные
номера, всякие там басни про попа и ксендза. И вот об этих-то номерах прослышал ксендз из
Скрылева, который во время службы в очередной праздник пренебрежительно отозвался об
учителе из сельцовской школы. Как выяснилось потом, довольно подло оскорбил его за