Page 54 - Пастух и пастушка

слышался оживленный говор, смех, но командующий был сосредоточен на
своей
какой-то неизвестной мысли.
И все звучала музыка, нарастая, хрипя, мучаясь.
По фронту ходили всякого рода легенды о прошлом и настоящем
командующего, которым солдаты охотно верили, особенно одной из них.
Однажды
он якобы напоролся на взвод пьяных автоматчиков и не отправил их в
штрафную,
а вразумлял так:
- Вы поднимитесь на цыпочки - ведь Берлин уж видно! Я вам обещаю,
как
возьмем его - пейте сколько влезет! А мы, генералы, вокруг вас караулом
стоять будем! Заслужили! Только дюжьте, дюжьте...
- Что это? - поморщился командующий.- Да выключите вы ее!
Следом за майором стрелки вошли в клуню, проморгались со свету.
На снопах блеклой кукурузы, засыпанной трухой соломы и глиняной
пылью,
лежал мертвый немецкий генерал в мундире с яркими колодками орденов,
тусклым
серебряным шитьем на погонах и на воротнике. В углу клуни, на
опрокинутой
веялке, накрытой ковром, стояли телефоны, походный термос, маленькая
рация с
наушниками. К веялке придвинуто глубокое кресло с просевшими

пружинами, и на
нем - скомканный клетчатый плед, похожий на русскую бабью шаль.
Возле мертвого генерала стоял на коленях немчик в кастрюльного цвета
шинели, в старомодных, антрацитно сверкающих ботфортах, в пилотке,
какую
носил еще Швейк, только с пришитыми меховыми наушниками, а перед
ним на
опрокинутом ящике хрипел патефон, старик немец крутил ручку патефона, и
по
лицу его безостановочно катились слезы.
Майор решительно снял трубку с пластинки. Немец старик, сверкая
разбитыми стеклами очков, так закричал на майора, что затряслись у него
мешковатые штаны, запрыгала желтая медалька на впалой груди и
вдруг
высыпались последние мелкие стекла из очков, обнажив почти
беззрачные
облезлые глаза.
- Зи дюрфэн нихт,- наступал немчик на майора: - Конвенцион... Вагнер...
Ди либлингмузик вом генераль... Ди тотэн хабэн кайнен шутц! Ди тотэн
флэен