Page 61 - Пастух и пастушка
P. 61

стремительно шел  улицей, не меняя шага  свернул в огород, где сидели
                  вокруг
                  подожженного сарая пленные, жевали что-то и грелись.
                       - Отдыхаете культурно? - пророкотал солдат и начал срывать через голову
                  ремень автомата. Сбил шапку на снег, автомат запутался в башлыке
                  маскхалата,
                  он рванул его, пряжкой расцарапало ухо.
                       Немцы отвалились от костра, парализованно наблюдая за солдатом.
                       - Греетесь, живодеры! Я вас нагрею! Сейчас,  сейчас...- Солдат поднимал
                  затвор автомата  срывающимися пальцами,  Борис кинулся к  нему  и  не
                  успел.
                  Брызнули пули  по  снегу, простреленный  немец  забился  у костра,
                  выгибаясь
                  дугою,   другой   рухнул   в  огонь.   Будто   вспугнутые  вороны,   заорали
                  пленные,бросились врассыпную, трое удирали почему-то на четвереньках.
                  Солдат
                  в маскхалате  подпрыгивал  так, будто подбрасывало  его землею, скаля
                  зубы,
                  что-то дикое орал он и слепо жарил куда попало очередями.
                       - Ложись! - Борис упал на  пленных, сгребал их  под себя,  вдавливая  в
                  снег.
                       Патроны  в  диске кончились. Солдат все  давил  и  давил  на спуск,  не
                  переставая кричать  и подпрыгивать. Пленные бежали за  дома, лезли  в
                  хлев,
                  падали, проваливаясь в снегу. Борис вырвал из рук солдата автомат. Тот

                  начал
                  шарить на поясе. Его повалили. Солдат, рыдая, драл на груди маскхалат.
                       -  Маришку сожгли-и-и! Селян  в церкви сожгли-и-и!  Мамку! Я их
                  тыщу...
                  Тыщу кончу! Гранату дайте! Резать буду, грызть!..
                       Мохнаков придавил  солдата коленом, тер ему лицо,  уши, лоб, греб  снег
                  рукавицей в перекошенный рот. Солдат плевался, пинал старшину.
                       - Тихо, друг, тихо!
                       Солдат  перестал  биться,  сел,  озираясь,  сверкая  глазами,  все  еще
                  накаленными  после   припадка.  Разжал  кулаки,   облизал  искусанные  губы,
                  схватился  за  голову и, уткнувшись  в  снег,  зашелся  в беззвучном  плаче.
                  Старшина принял шапку из чьих-то рук, натянул ее на голову солдата,
                  протяжно
                  вздохнул, похлопал его по спине.
                       ...В  ближней полуразбитой хате  военный врач  с  засученными  рукавами
                  бурого халата, напяленного на телогрейку, перевязывал раненых,  не
                  спрашивая
                  и не глядя - свой или чужой.
                       И лежали раненые  вповалку -  и  наши, и чужаки,  стонали, вскрикивали,
                  плакали,  иные   курили,  ожидая   отправки.  Старший  сержант   с  наискось
   56   57   58   59   60   61   62   63   64   65   66