Page 66 - Пастух и пастушка

Мохнаков плеснул в рот чего-то горячего и этим горячим словно бы
прочно
заткнул дыру в мерзло дребезжащем нутре Бориса. Что-то скребло его,
отдавалось в ушах - он глядел, не понимая. Старшина ножом очищал
шинель на
нем.
- Не... не... не...
- Экий ты, ей-богу какой! - старшина с досадой щелкнул трофейным
ножом.- Война ведь это война - не кино! Пойми ты! Тут, видал? Голый
голого
тянет и кричит: "Рубашку не порви!" - принюхавшись по-собачьи,
старшина
совсем уж обыденно закончил:- Славяне борова палят! Пищу варят, бани
топят... Живой о живом... А ты? - он громко высморкался, достал кисет.
Кисета у него оказалось два: один красный, из парашютного шелка,
другой
холщовый, с кисточками, вышитый кривыми буквами. Какие-то далекие и
милые
девчушки посылали такие кисеты на фронт с трогательными надписями:
"Давай
закурим!", "На вечную память и верную любовь!", "Любовь моя хранит
тебя!"...
Старшина раздернул тесемки на красном кисете, поднес его под нос
взводному. В кисете были колечки с примерзшей к ним кожей, золотые
зубы,

вывернутые вместе с окровенелыми корнями, ладанки, крестики,
изящный
портсигар.
- Видал? Нюхай вот. И молчи.
Борис словно вывернутой, слабой рукой отводил, отталкивал от себя
кисет.
- Нет, ты смотри, смотри, мотай на ус.
- Да не хочу я этого видеть, не хочу! - через продолжительное время,
подавленно, но внятно заговорил Борис.- Зачем тебе это?
- А ты будто и не знаешь?
- Догадываюсь. Ребята уже давно заметили неладное. Пафнутьев
раньше
всех. Да я-то не верил.
- Теперь поверишь! - старшина харкнул в снег.- Курить будешь? И не
надо, не учись. Храни здоровье. И честь смолоду. Ох-хо-хо-хо-ооо!
Ох-хо-хо-хо-ооо,- вдруг захохотал, завыл, заохал старшина и, упав на землю,
начал биться лицом в мерзлые комки: - Ох, война, ох, война, ох, война-а-а,
война-а-а, па-адла-а-аааа! Ох, блядь!..
- Мохнаков! Мохнаков! - топтался вокруг него Борис.- Да Мохнаков!
Перестань! Ну что ты, ей-богу. Ну перестань! Ну, старшина же...