Page 64 - Пастух и пастушка
P. 64

попаслись,  пострадовали стервятники-мародеры. Вокруг  каждого
                  растерзанного
                  до  шкуры,  до  гривы  и  хвоста  разобранного остова  мертвого  коня густая
                  топонина, отпечатки солдатской  обуви, вороньих лап,  собачьих  или
                  волчьих
                  следов.  И  всюду, в ухоронке, под навесами оврагов, малые костерки,
                  похожие
                  на  черные  язвочки.   Возле  одного  костерка  на  корточках  сидел  немец,
                  замотанный в тряпки, перед ним на винтовке, воткнутой штыком в снег,
                  котелок
                  с черным конским копытом. Солдат совал под котелок горсточки сухого
                  бурьяна,
                  щепочки, отструг-нутые от приклада винтовки, в надежде сварить еду,
                  хлебнуть
                  горячего - так  они  вместе  и остыли, костерок  и солдат,  которому  даже и
                  упасть  некуда было, снег  запалил его  со всех  сторон, сделался белой  ему
                  купелью. "Вот сюда бы Гитлера приволочь полюбоваться на это кино".
                       К  убитому  немецкому  офицеру  вел  след  новых,  вовнутрь  стоптанных
                  валенок. Борис загреб снегом лицо покойного с разъятой,  разорванной
                  пастью,
                  забитой кроваво смерзшейся кроткой, и пьяно  побежал вниз  по оврагу, уже
                  не
                  останавливаясь возле выкорчеванных трупов.
                       В глубине оврага, забросанная комьями глины, лежала убитая  лошадь.
                  Во

                  чреве ее рылась собака,  вжимая хвост в облезлые холки. Рядом прыгала
                  хромая
                  ворона.  Собака,  по-щенячьи  тявкая, бросалась на  нее.  Ворона отлетала  в
                  сторону и ждала, чистя клюв о снег.
                       Взгляд  собаки  неведомой породы,  почти голотелой,  с  наборным,  вяло
                  болтающимся ошейником, был смутен и дик. Собака дрожала от холода,
                  алчности.
                  Длинными, примороженными, что капустные листья,  ушами да  дорогим
                  ошейником
                  она еще  напоминала  пса  редких кровей  из  какого-нибудь
                  благопристойного
                  рейнского замка.
                       - Пошла! Цыть! Пошла! - затопал Борис и расстегнул кобуру.
                       Собака  отскочила, вжав хвост еще глубже  в провалившийся зад, и уже не
                  по-щенячьи затявкала, а раскатисто  зарычала,  обнажив источенные зубы.
                  Она
                  щерилась, одновременно  слизывая  сукровицу  с  редких  колючек,
                  обметавших
                  морду,  и  все  дрожала, дрожала  обвислой голой  кожей,  под  которой  было
                  когда-то барски холеное  тело.  Ворона, сидя на  козырьке  оврага, перестала
   59   60   61   62   63   64   65   66   67   68   69