Page 22 - Пелагея
P. 22
А главное, Пелагее сейчас страшно неловко было перед офицером — он как раз в то
время вернулся с улицы.
Офицер-то чем провинился перед ней? Тем, что Павла от верной смерти спас? Или,
может, тем, что сейчас вот дрова им помогает распилить?
Пелагея живехонько преобразилась.
— Алевтинка, — сказала она ласковым голосом и улыбнулась, — ты хоть чаем-то напоила
своего помощника?
— Когда чаи-то распивать? Не без дела сижу…
— Да с делом ли, без дела, а помощников-то надо напоить-накормить. Ох, Алька, Алька!
Захотела нонешних работников на колодезном пиве удержать…. — Пелагея еще
приветливее, еще задушевнее улыбнулась, потом разом выложила карты: — Ставь
самовар, а я за живой водой сбегаю.
Пелагея любила чаевничать на пекарне. Самые это приятные минуты в ее жизни были,
когда она, вынув из печи хлебы, садилась за самовар. Не за чайник — за самовар. Чтобы
в самое темное время — зимой — солнце на столе было. И чтобы музыка самоварная
играла.
Бывали у ней на пекарне и гости. Особенно раньше.
Кто только не забегал к ней тогда! Но — что говорить — такого гостя, по душе да по
сердцу, как нынешний, у нее, пожалуй, еще не было.
Красавец. Образованный. И умен как бес — через стену все видит.
Пелагея не поскупилась — две бутылки белого купила. Думала, пускай и у солдат
праздник будет. Заслужили: целую кучу вровень с крыльцом дров накололи. Да потом и
то взять: начальнику-то ставь, да и помощников не забывай. Потому как известно —
через помощников ведут двери к начальнику.
В общем, сунула стриженым ребятам бутылку. На ходу сунула, — никто не видал.
А вот какой у него глаз — увидел.
Только вошла она в пекарню с покупками, а он уж ей пальцем:
— А вот это, мамаша, непорядок! Солдат у меня не спаивать.
Сказал в шутку, с улыбочкой, но так, что запомнишь — в другой раз не сунешься.
Пелагея быстро захмелела. Не от вина — две неполные рюмки за компанию выпила.
Захмелела от разговора.
Превыше всех благ на свете ценила она умное слово.
Потому что хоть и малограмотная была, а понимала, в какой век живет. Видела, чем, к
примеру, всю жизнь берет Петр Иванович.
Но рядом с этим быстроглазым шельмой — так любовно окрестила про себя Пелагея
Владика (сам настоял, чтобы по имени звала) — и Петр Иванович не колокол, а пустая
бочка. И все-то он знает, все видел, везде бывал, а если уж словом начнет играть —
заслушаешься.
К примеру, что такое та же самая «мамаша», которой он постоянно величал ее?
А самое обыкновенное слово, ежели разобраться. Не лучше, не хуже других. Родная дочь
так тебя кличет, потому что родная дочь, а чужой человек ежели назовет — по
вежливости, от хорошего воспитания. А ведь этот, когда тебя мамашей называет, сердце
от радости в груди скачет. Тут тебе и почтение, и уважение, и ласка, и как бы намек.
Намек на будущее. Дескать, чего в жизни не бывает, может, и взаправду еще придется
мамашей называть.