Page 24 - Пелагея

Всех лучше да памятнее вечера были, конечно, у Петра Ивановича — там уж всякой
всячины было вдоволь: и вина, и еды, и музыки. А Пелагея на этот раз решила и Петра
Ивановича переплюнуть.
Слыхано ли где, чтобы не было вина белого на столе и чтобы гости были пьяны? А у нее
так будет. Пять бутылок коньяку выставит — деньги немалые, коньяк почти в полтора
раза дороже белого вина, да чего жадничать?
Две-три буханки лишних скормить борову — вот и покрыта разница, зато будет
разговоров у людей.
Постаралась Пелагея и насчет закуски. Рыба белая, студень, мясо — это уж ясно. Без
этого по нынешним временам не стол.
А как насчет ягодок, Петр Иванович? Раздобыл бы ты, к примеру, морошки, когда ее еще
на цвету убило холодом? А она раздобыла. За сорок верст Маню-маленькую сгоняла, и та
принесла небольшой туесок, выпросила для больного у своей напарницы по монастырю
— та, бывало, в любое лето должна была насобирать морошки для архиерея.

О другой ягоде-малине — Пелагея позаботилась сама. Тоже и на малину неурожай в
этом году — по угорам поблизости все выгорело, пришлось ей тащиться на выломки, за
Ипатовы гари. И ох же на какую ягоду она напала! Крупную, сочную, нетронутую —
сплошными зарослями, как одеяла красные по ручью развешаны.
Она быстро надоила эмалированное ведро, потом — раззадорилась — загнула коробку из
бересты, да еще и коробку набрала.
Домой притащилась еле-еле — дорога семь верст, ноша в три погибели гнет, и за весь
день сухарик в ручье размочила.
— Отец, Онисья! — заговорила она с порога, через силу улыбаясь. — Ругайте меня,
дуреху. Ежели сказать, куда ходила, не поверите…
Ее удивило молчание Анисьи, праздно, без дела сидевшей у стола с опущенной головой.
Потом она разглядела мужа. Павел лежал с закрытыми глазами, и попервости она
подумала: спит. Но он не спал. Дышал тяжело, со всхлипами, лицо потное, и на сердце
мокрая тряпица.

Неужели опять приступ?
Пелагея быстро поставила ведро и коробку с ягодами на стол.

— Где Алька? За фершалом побежала?
Анисья опять ничего не ответила.

— Где, говорю, Алька? Вернулась с пекарни?
— Нету Альки…

— Н-не-ту-у? — у Пелагеи ноги подкосились — едва мимо стула не села.
Так вот кто ей махал с парохода, когда она вышла из лесу к реке! Родная дочь. А она-то
по-хорошему подумала тогда: вот, мол, какая девка у чьих-то родителей — чужому,
незнакомому человеку машет.

— С тем, пройдохой, уехала? — спросила глухо Пелагея.
— Одна.

— Одна? Одна в город-то уехала? А тот где?
— Тот еще вчера уехал.

— Отец, отец… — истошным голосом заголосила Пелагея, — чуешь, что дочи-то у нас
наделала?