Page 8 - Пелагея

— Траву? — удивилась Анисья. И махнула рукой: а, лешак с вами! Мне-то что.
— Да я не обманываю, Онисья, — с обидой в голосе заговорила Маня-маленькая. — Когда
я обманывала? У меня трава-то чистый шелк.
Алька начала трясти ее темную пудовую руку. К ним потянулась Маня-большая.

— Ну-ко, я колону. Может, и мне маленько отколется. Отколется, Матреха?
— Куда от тебя денешься? Выманишь…

Маня-большая, довольная, подмигивая, закурила, а Маня-маленькая опять зарокотала:
— Травка-то у меня хорошая, девка. Надо бы до осени подождать. В травке-то у меня
котанушки любят гулять…
— Да твоим котанушкам по выкошенному-то огороду еще лучше гулять, — сказала
Алька.
— Нет, не лучше. Травки-то им надо. Они из травки-то птичек выглядывают…

Маня-маленькая тяжко покачала головой и, обливаясь горючими слезами, затрубила на
всю избу:

На мою на могилку,Знать, никто не придет.Только раннею весноюСоловей пропоет…
Ее стала утешать Маня-большая:

— Давай дак не стони. Расстоналась… Вон к Ониске и брат родной не зашел… В
рожденье…
— Не трожь моего брата! — Тут к Анисье сразу вернулись трезвость. Она изо всей силы
стукнула кулаком по столу, так, что посуда зазвенела. — Знаю тебя. Хочешь клин меж
нас вбить. Не бывать этому!

— Алевтинка! Чего это она! Какая вожжа под хвост попала?
— А ну вас! — рассердилась Алька. — Натрескались. Одна белугой воет, другая чашки
бьет.
Окончательно пришла в себя Анисья несколько позже, когда в избу вломились
празднично разодетые девки в сопровождении трех военных.
Тот, у которого на плечах были золотые полоски, быстрыми блестящими глазами обежал
избу, воскликнул, подмигивая Мане-большой (за хозяйку принял):

— Гуляем, тетушки?
— Маленько, товарищ… Старухи пенсионерки… — Маня-большая икнула для
солидности. — Советская власть… Крепи оборону… Правильно говорю, товарищ?
— Уполне, — в тон ей ответил офицер, затем стал со всеми здороваться за руку.

— По-нашему, товарищ, — одобрила его Маня-большая и, повернувшись к Анисье, круто
распорядилась: — А ты чего глаза вылупила? Не знаешь, как гостей принимают?

Место им досталось неважное — с краю, у комода, и не на стульях с мягкой спиночкой, а
на доске-скрипучей полатнице, положенной на две табуретки.

Но Пелагея и этому месту была рада. Это раньше, лет десять-двенадцать назад, она бы
сказала: нет, нет, Петр Иванович! Не задвигай меня на задворки. На задворках-то я и
дома у себя насижусь. А я хочу к оконышку поближе, к свету, чтобы ручьем в оба уха
умные речи текли. Да лет десять-двенадцать назад и напоминать бы не пришлось
хозяину — сам стал бы упрашивать. А она бы еще так и покуражилась маленько.

Но ведь то десять-двенадцать лет назад! Павел тогда бригадир, самой ей в рот каждый
смотрит — не перепадет ли буханка лишняя. А теперь незачем смотреть, теперь в