Page 104 - Петр Первый

пятьсот тонн… Теперь нам нужно в пять раз больше лесу и льняной пряжи. На каждый
корабль требуется не менее десяти тысяч ярдов парусного полотна…

– О-оо! – изумленно произнесли все, слушавшие этот разговор.
– А кожа, сэр, вы забыли потребность в русской коже, сэр, – перебил его Гамильтон…

Сидней с негодованием взглянул на невежу. Собрав морщины костлявого подбородка,
некоторое время жмурился на огонь.

– Нет, – ответил, – я не забываю про русскую кожу, но я не торгую кожей… Кожу вывозят
шведские купцы… Благодаря господу Англия богатеет, и мы должны иметь очень много
строительных материалов… Англичане, когда хотели, – имели… И мы будем их иметь…

Он кончил разговор, сел в кресло и, положив толстую подошву башмака на каминную
решетку, более не обращал ни на кого внимания… Подлетел Лефорт, таща под руку
Алексашку Меньшикова. На нем был синий суконный кафтан с красными отворотами и
медными пуговицами, огромные серебряные шпоры на ботфортах; лицо, окруженное
пышным париком, припудрено, в кружевном галстуке – алмазная булавка, веселые,
прозрачной воды глаза без смущения оглянули гостей. Ловко поклонился, зябко повел
сильным плечом, стал задом к камину, взял трубку.

– Государь сию минуту изволит быть…
Гости зашептались, те, что поважнее, стали вперед – лицом к дверям… Сидней, не поняв,
что сказал Алексашка, слегка даже приоткрыл рот, с изумлением рассматривая этого
парня, беззаботно оттеснившего почтенных людей от очага. Но Гамильтон шепнул ему:
«Царский любимец, недавно из денщиков пожалован офицерским званием, очень
нужный», – и Сидней, собрав добродушные у глаз морщины, обратился к Алексашке:
– Я давно мечтал иметь счастье увидеть великого государя… Я всего только бедный
купец и благодарю нашего господа за неожиданный случай, о котором буду
рассказывать моим детям и внукам…

Лефорт перевел, Алексашка ответил:
– Покажем, покажем, – и смехом открыл белые ровные зубы. – А пить и шутить умеешь, –
так и погуляешь с ним на доброе здоровье. Будет что внукам рассказывать… (Лефорту.)
Спроси-ка его – чем торгует? А, лесом… Мужиков, чай, приехал просить, лесорубов?..
(Лефорт спросил, Сидней с улыбкой закивал.) Отчего ж, если государь даст записку ко
Льву Кирилловичу… Пущай похлопочет…
В дверях неожиданно появился Петр в таком же, как на Алек-сашке, преображенском
кафтане, – узком в плечах и груди, – весь запорошенный снегом. На разрумяненных
щеках вдавились ямочки, рот поджат, но темные глаза смеялись. Снял треухую шляпу,
топнул, отряхивая снег, прямоносыми, выше колен, грубыми сапогами.

– Гутен таг, мейне хершафтен, – проговорил юношеским баском. (Лефорт уже летел к
нему, перегнувшись, одна рука вперед, другая коромыслом – на отлете.) Есть зело
хочется… Идем, идем к столу…

Подмигнув затаившим дыхание иноземцам, он повернулся, – сутуловатый, вышиною чуть
не в дверь, – и через сени прошел в шпейзезал – столовую палату…

У гостей уже покраснели лица и съехали на сторону парики. Алексашка, сняв шарф,
отхватил трепака и опять пил, только бледнея от вина. Шуты, притворяясь более других
пьяными, прыгали в чехарду, задевали бычьими пузырями с сухим горохом по головам
гостей. Говорили все враз. Свечи догорели до половины. Скоро должны были съезжаться
кукуйские дамы для танцев.

Сидней, прямой и сдержанный, но с покрасневшими и косящими глазами, говорил Петру
(Гамильтон переводил, стоя за их стульями):

– Скажите, сэр, его величеству вот что: мы, англичане, полагаем, что счастье нашей
страны в успехах морской торговли… Война – дорогая и печальная необходимость, но
торговля – это благословение господне…