Page 132 - Петр Первый

эти губы… А ведь утром еще звала сквозь задыхание: «Петрушу… благословить…»
Почувствовал: вот и один, с чужими… Смертно стало жалко себя, покинутого…

Он поднял плечи, нахохлился… В опочивальне, кроме искисших от слез боярынь, были
новый патриарх Адриан – маленький, русоволосый, с придурковатым любопытством
глядевший на царя, и сестра, царевна Наталья Алексеевна, года на три старше Петра, –
ласковая и веселая девушка. Она стояла, пригорюнясь по-бабьи – щеку на ладонь, в
серых глазах ее светилась материнская жалость.

Петр подошел.
– Наташа… Маманю жалко…

Наталья Алексеевна схватила его голову, прижала к груди. Боярыни тихо завыли.
Патриарх Адриан, чтобы лучше видеть, как царь плачет, повернулся спиной к покойной,
приоткрыл рот… Шатаясь, вошел Лев Кириллович, с бородою совсем мокрой, с
распухшими, как сырое мясо, щеками, упал перед покойницей, замер, только вздрагивал
задом.

Наталья Алексеевна увела брата наверх к себе в светелку, покуда покойницу будут
обмывать и убирать. Петр сел у пестрого окошечка. Здесь ничто почти не изменилось с
детства. Те же сундучки и коврики, на поставцах серебряные, стеклянные, каменные
звери, зеркальце сердечком в веницейской раме, раскрашенные листы из священного
писания, заморские раковины…

– Наташа, – спросил тихо, – а где, помнишь, турок был у тебя со страшными глазами?..
Еще голову ему отломали.

Наталья Алексеевна подумала, открыла сундучок, со дна вынула турка и его голову.
Показала, брови у нее заломились. Присела к брату, сильно обняла, оба заплакали.

К вечеру Наталью Кирилловну, убранную в золотые ризы, положили в Грановитой
палате. Петр у гроба, сгибаясь над аналоем меж свечей, читал глуховатым баском. У
двух дверей стояли по двое белые рынды с топориками на плечах, неслышно
переминались. В ногах гроба на коленях – Лев Кириллович… Все во дворце, умаявшись,
спали…

Глухой ночью скрипнула дверь, и вошла Софья, в черной жесткой мантии и черном
колпачке. Не глядя на брата, коснулась губами синеватого лба Натальи Кирилловны и
тоже стала на колени. Петр перевертывал склеенные воском страницы, басил
вполголоса. Через долгие промежутки слышались куранты. Софья искоса поглядывала
на брата. Когда стало синеть окно, Софья мягко поднялась, подошла к аналою и –
шепотом:

– Сменю… Отдохни…
У него невольно поджались уши от этого голоса, запнулся, дернул плечом и отошел.
Софья продолжала с полуслова, читая – сняла пальцами со свечи. Петр прислонился к
стене, но голове стало неудобно под сводом. Сел на сундук, уперся в колени, закрыл
лицо. Подумал: «Все равно не прощу…» Так прошла последняя старозаветная ночь в
кремлевском дворце…
………………………………………………………

На третий день прямо с похорон Петр уехал в Преображенское и лег спать. Евдокия
приехала позже. Ее провожали поездом боярыни, – их она и по именам не знала. Теперь
они называли ее царицей-матушкой, лебезили, величали, просили пожаловать –
поцеловать ручку… Едва от них отвязалась. Прошла к Олешеньке, потом – в
опочивальню. Петр, как был – одетый, лежал на белой атласной постели, только сбросил
пыльные башмаки. Евдокия поморщилась: «Ох, уж кукуйские привычки, как пьют, так и
валяются…» Присев у зеркальца, стала раздеваться – отдохнуть перед обедом… Из ума
не шли дворцовые боярыни, их льстивые речи. И вдруг поняла: теперь она
полновластная царица… Зажмурилась, сжала губы по-царичьи… «Анну Монс – в Сибирь
навечно, – это первое. За мужа – взяться… Конечно, покойная свекровь, ненавистница,
только и делала, что ему наговаривала. Теперь по-другому повернется. Вчера была Дуня,