Page 159 - Петр Первый

окруженные пеной, виднелись хрупкие льдины. На громоздкой, как башня, корме вился
бранденбургский флаг. Палуба корабля была чистая, вымытая, блестела начищенная
медь. Веселая волна ударяла о дубового Нептуна, на носу под бушпритом взлетала
радужной пылью.

Петр, Алексашка Меньшиков, Алеша Бровкин, Волков и хилый, с подстриженной
бородой, большеголовый поп Битка, – все, одетые в немецкое, серого сукна, платье, в
нитяных чулках и юфтовых башмаках с железными пряжками, сидели на свертках
смоляных канатов, курили в трубках хороший табак.
Петр, положив локти на высоко задранные колени, веселый, добрый, говорил:

– Фридрих, курфюрст бранденбургский, к коему плывем в Кенигсберг, свой брат, –
поглядите – как встретит… Мы ему вот как нужны… Живет в страхе: с одной стороны его
шведы жмут, с другой – поляки… Мы это все уже разузнали. Будет просить у нас
военного союзу, – увидите, ребята.
– Это тоже мы подумаем, – сказал Алексашка.

Петр сплюнул в море, вытер конец трубки о рукав:
– То-то что нам этот союз ни к чему. Пруссия с турками воевать не будет. Но, ребята, в
Кенигсберге не озорничайте – голову оторву… Чтоб о нас слава не пошла.
Поп Битка сказал с перепойной надтугой:

– Поведение наше всегда приличное, нечего грозить… А такого сану – курфюрст – не
слыхивали.

Алексашка ответил:
– Пониже короля, повыше дюка, – получается – курфюрст. Но, ка-анешно, у этого –
страна разоренная – перебивается с хлеба на квас.

Алеша Бровкин слушал, разинув светлые глаза и безусый рот… Петр дунул ему в рот
дымом. Алеша закашлялся. Засмеялись, стали пихать его под бока… Алеша сказал:

– Ну, чаво, чаво… Чай, все-таки боязно, – вдруг это мы – и к ним.
На них, балующих среди канатов, с изумлением посматривал старый капитан, финн. Не
верилось, чтобы один из этих веселых парней – московский царь… Но мало ли
диковинного на свете…

С левого борта вдали плыли песчаные берега. Изредка виднелся парус. На запад за край
уходил полный парусов корабль. Это было море викингов, ганзейских купцов, теперь –
владения шведов. Клонилось солнце. «Святой Георгий» отдал шкоты и фордевиндом,
мягко журча по волнам, плыл к длинной отмели, отделяющей от моря закрытый залив
Фришгаф. Вырос маяк и низкие форты крепости Пилау, охранявшей проход в залив.
Подплыв, выстрелили из пушки, бросили якорь. Капитан просил московитов к ужину.

Поутру вылезли на берег. Особенного здесь ничего не было: песок, сосны. Десятка два
рыбачьих судов, сети, сохнущие на ко-лышках. Низенькие, изъеденные ветрами бедные
хижины, но в окошках за стеклами – белые занавесочки… (Петр со сладостью вспомнил
Анхен.) У подметенных порогов – женщины в полотняных чепцах за домашней работой,
мужики в кожаных шапках – зюйдвестках, губы бриты, борода только на шее. Ходят,
пожалуй, неповоротливее нашего, но видно, что каждый идет по делу, и приветливы без
робости.
Петр спросил, где у них шинок. Сели за дубовые чистые столы, дивясь опрятности и
хорошему запаху, стали пить пиво. Здесь Петр написал по-русски письмо курфюрсту
Фридриху, чтоб увидеться. Волков вместе с солдатом из крепости повез его в Кенигсберг.
Рыбаки и рыбачки стояли в дверях, заглядывали в окна. Петр весело подмигивал этим
добрым людям, спрашивал, как кого зовут, много ли наловили рыбы, потом позвал всех к