Page 185 - Петр Первый
P. 185

войлочная шапчонка в алмазах, в лентах, руки по локоть засунуты в соболий мешок. Все
                узнали стерву, кукуйскую царицу Анну Монсову. Прокатила в Гостиные ряды. Там уж
                купчишки всполошились, выбежали навстречу, потащили в возок шелка, бархаты…
                А законную царицу Евдокию Федоровну этой осенью увезли по первопутку в простых
                санях в Суздаль, в монастырь, навечно – слезы лить…
                – Братцы, люди хорошие, поднесите… Ей-ей, томно… Крест вчера пропил…
                – Ты кто ж такой?..

                – Иконописец, из Палехи, мы – с древности… Такие теперь дела, – разоренье…

                – Зовут как?
                – Ондрюшка…

                На человеке – ни шапки, ни рубахи – дыра на дыре. Глаза горящие, лицо узкое, но –
                вежливый – человечно подошел к столу, где пили вино. Такому отказать трудно…
                – Садись, чего уж…

                Налили. Продолжали разговор. Большой хитрости подслеповатый мужик, с тонкой шеей,
                рассказывал:

                – Казнили стрельцов. Ладно. Это – дело царское. (Поднял перед собой кривоватый
                палец.) Нас не касается… Но…

                Мягкий посадский в стрелецком кафтане (многие теперь донашивали стрелецкие
                кафтаны и колпаки, – стрельчихи с воем, чуть не даром, отдавали рухлядь), посадский
                этот застучал ногтями по оловянному стаканчику:
                – То-та, что – но… Вот – то-та!..

                Хитрый мужик, помахивая на него пальцем:
                – Мы сидим смирно… Это у вас в Москве чуть что – набат… Значит, было за что
                стрельцов по стенам вешать, народ пугать… Не о том речь, посадский… Вы, дорогие,
                удивляетесь, почему к Москве подвозу нет? И не ждите… Хуже будет… Сегодня – и смех
                и грех… Привез я соленой рыбки бочку… Для себя солил, но провоняла. Стал на базар, –
                еще, думаю, побьют за эту вонищу, – в час, в два все расхватали… Нет, Москва сейчас –
                место погиблое…
                – Ох, верно! – Иконописец всхлипнул.

                Мужик поглядел на него и – деловито:

                – Указ: к масленой стрельцов со стен поснимать, вывезти за город. А их тысяч восемь.
                Хорошо. А где подводы? Значит, опять мужик отдувайся? А посады на что? Обяжи
                конной повинностью посады.

                Мягкие щеки посадского задрожали. Укоризненно покивал мужику:
                – Эх ты, пахарь… Ты бы походил зиму-то мимо стен… Метелью подхватит, начнут
                качаться… Довольно с нас и этого страха…
                – Конечно, их легче бы сразу похоронить, – сказал мужик. – В прощеное воскресенье
                привезли мы восемнадцать возов, не успели расшпилить – налетают солдаты:
                «Опоражнивай воза!» – «Как? Зачем?» – «Не разговаривай». Грозят шпагами,
                переворачивают сани. Грибов мелких привез бочку, – опрокинули, дьяволы. «Ступай,
                кричат, к Варварским воротам…» А у Варварских ворот навалено стрельцов сотни три…
                «Грузи, такой-сякой…» Не евши, не пивши, лошадей не кормили, повозили этих
                мертвецов до ночи… Вернулись на деревню, – в глаза своим смотреть стыдно.

                К столу подошел незнакомый человек. Стукнув донышком, поставил штоф.
                – На дураках воду возят, – сказал. Смело сел. Из штофа налил всем. Подмигнул гулящим
   180   181   182   183   184   185   186   187   188   189   190