Page 189 - Петр Первый

ради адского соблазна писанная, паскудная девка с задранным подолом. Царь велел в
опочивальне повесить не то на смех, не то в наказание. Терпи…

Князь Роман Борисович угрюмо поглядел на платье, брошенное с вечера на лавку:
шерстяные, бабьи, поперек полосатые чулки, короткие штаны жмут спереди и сзади,
зеленый, как из жести, кафтан с галуном. На гвозде – вороной парик, из него палками
пыль-то не выколотишь. Зачем все это?
– Мишка! – сердито закричал боярин. (В низенькую, обитую красным сукном дверцу
вскочил бойкий паренек в длинной православной рубашке. Махнул поклон, откинул
волосы.) – Мишка, умыться подай. (Паренек взял медный таз, налил воды.) Прилично
держи лохань-та… Лей на руки…
Роман Борисович больше фыркал в ладони, чем мылся, – противно такое бритое,
колючее мыть… Ворча, сел на постель, чтобы надели портки. Мишка подал блюдце с
мелом и чистую тряпочку.
– Это еще что? – крикнул Роман Борисович.

– Зубы чистить.
– Не буду!

– Воля ваша… Как царь-государь говорил надысь зубы чис-тить, – боярыня велела каждое
утро подавать…

– Кину в морду блюдцем… Разговорчив стал…
– Воля ваша…

Одевшись, Роман Борисович подвигал телом, – жмет, тесно, жестко… Зачем? Но велено
строго, – дворянам всем быть на службе в немецком платье, при алонжевом парике…
Терпи!.. Снял с гвоздя парик (неизвестно – какой бабы волосы), с отвращением наложил.
Мишку (полез было поправить круто завитые космы) ударил по руке. Вышел в сени, где
трещала печь. Снизу, из поварни (куда уходила крутая лестница), несло горьким,
паленым.
– Мишка, откуда вонища? Опять кофей варят?

– Царь-государь приказал боярыне и боярышням с утра кофей пить, так и варим…
– Знаю… Не скаль зубы…

– Воля ваша…
Мишка открыл обитую сукном дверцу в крестовую палату. Роман Борисович, достойно
крестясь, подошел к аналою. На бархате раскрыт закапанный воском часослов. Снял
нагар со свечечки. Вздел круглые железные очки. Лизнул палец, перевернул страницу и
задумался, глядя в угол, где едва поблескивали оклады на иконах: горел один только
зеленый огонек перед Николаем-чудотворцем…
Было отчего задуматься… Ведь так если дальше пойдет, – всем великим родам,
княжеским и дворянским, разорение, а про бесчестье и ругательство говорить не
приходится. «Ишь ты, – взялись дворянство искоренять! Искорени… При Иване Грозном
пробовали так-то – разорять княженецкие фамилии… Получилась гиль, смута… И ныне
будет гиль… Становой хребет государству – мы… Разори нас, – и государства нет, жить
незачем… Холопами, что ли, царь, будешь управлять?.. Чепуха!.. Молод еще, слаб
разумом, да и тот, видно, на Кукуе пропил…»

Роман Борисович поправил очки, начал читать – гнусливо, по чину. Но мысли гуляли
мимо строчек…

«Дворни пятьдесят душ взяли в солдаты… Пятьсот рублев взяли на воронежский флот…
В воронежской вотчине хлеб за гроши взяли в казну, – все амбары вычистили. Пшеницы
было за три года урожая, – ждал, когда цену дадут… (От резкой досады горько стало во
рту.) Теперь слышно – у монастырей вотчины будут отбирать, все доходы брать в казну…