Page 190 - Петр Первый

Солонины велено заготовить десять бочек… Ах, боже мой, солонина-то им зачем?..»
Читал. За слюдяным, в свинцовой раме, окошечком зеленело утро. Мишка у двери бил
поклоны…
«На масленой бесчестили великие фамилии!.. По триста человек ряженых налетало, – в
полночь, а то и позднее. Страх-то какой! Рожи сажей вымазаны. Пьяные. Не разберешь,
где тут и царь. Сожрут, напьются, наблюют, дворовым девкам подолы обдерут… Кричат
козлами, петухами, птицами».

Роман Борисович переступил с ноги на ногу, – вспомнил, как в последний день его,
напоивши вином до изумления, спустив штаны, посадили в лукошко с яйцами… И не
смешно вовсе… Жена видела, Мишка видел… «Ох, господи! Зачем? К чему это?»
Роман Борисович с натугой размышлял: в чем же причина бедствию? За грехи, что ли? В
Москве шепчут, – в мир-де пришел льстец. Католики и лютеране – его слуги, иноземные
товары – все с печатью антихристовою. Настал-де конец света.
Искривясь красноватым лицом на огонек свечечки, Роман Борисович сомневался.
«Невероятно… Господь не допустит пропасть русскому дворянству. Обождать да
потерпеть. Эх-хе-хе…»

Усердно помолясь, сел под сводом у окна за столик, покрытый ковром. Разогнув немалой
толщины тетрадь, где было записано все касательно – кому дано в долг, с кого взыскано,
с какой деревеньки взято деньгами, или хлебом, или запасами, – медленно перелистывал
страницы, шевелил обритыми губами.
В палату вошел старший приказчик Сенка, взысканный из кабальных холопов за
пронырливый ум и великую злость к людям. Чистый был цепной кобель: до последней
полушки выколачивал боярское добро. Крал, конечно, хотя – в меру, по совести, и – хоть
режь его – никогда в воровстве не сознавался. Роман Борисович не раз, ухватя его за
дремучую бороду на толстых жабрах, возил и бил затылком о стену: «Украл, ведь украл,
сознавайся!..» Сенка, не моргая, рыжими глазами глядел на боярина, как на бога.
Только, когда оставят его бить, отогнет полу сермяжного кафтана, высморкает мягкий
нос, заплачет.
– Напрасно, Роман Борисович, слуг бьешь так-то. Бог тебя простит, я перед тобой ни в
чем не виноват…
Сенка влез бочком в чуть приоткрытую дверь, перекрестился на Николая-чудотворца,
поклонился боярину и стал на колени.
– Ну, Сенка, что скажешь хорошего?

– Все слава богу, Роман Борисович.
Сенка, стоя на коленях, вздев глаза к потолку, начал докладывать наизусть – с кого
сколько было получено за вчерашний день, откуда и что привезено, кто остался должен.
Двоих мужиков, злых недоимщиков, Федьку и Коську, привел из сельца Иваньково и со
вчерашнего вечера поставил на дворе на правёж…

Роман Борисович удивился, приоткрыл рот, – неужто не хотят платить? Сунулся в
тетрадь: Федька в прошлом году взял шестьдесят рублев, – избу-де новую справить; да
сбрую, да лемех новый, да на семена… Коська взял тридцать семь рублев с полтиной,
тоже, видно, врал, что на хозяйство…
– Ах сволочи, ах мошенники! Ты бить-то их велел батогами?

– С вечера бьют, – сказал Сенка, – двое приставлены к каждому – бить без пощады… Что
ж, Роман Борисович, батюшка, вам горевать: Федька с Коськой не заплатят, – против их
долга у нас кабальные расписки, – возьмем обоих в кабалу лет на десять. Нам рабы
нужны…

– Деньги мне нужны, не рабы! – Роман Борисович бросил на стол гусиное перо. – Рабов
пои-корми – царь опять в солдаты возьмет…