Page 212 - Петр Первый
P. 212

Петр усмехнулся. Половина лица его была в тени, но круглый глаз, освещенный свечою,
                глядел строго.

                – Еще что скажете, бояре? (Вынул трубочку и на сажень сплюнул через зубы.)
                Тени на стене от двух рогатых париков Апраксина и Головина заколыхались. Трудно
                было, конечно, так, сразу, и ответить… По-прежнему, как говаривали в Думе, –
                витиевато, вокруг да около, – этого Петр не любил. Алексашка, ерзая плечами по
                горячей печи, кривил губы.

                – Ну? – спросил его Петр.
                – Что ж, Прокофий по-дедовски рассудил канитель путать! Нынче нам так не подходит…

                Лев Кириллович, – с одышкой, горячась:

                – Сам бог не допустил, чтобы мы с турками мир подписали. Иерусалимский патриарх со
                слезами нам пишет: охраните гроб господень. Молдавский и валахский господари едва
                не на коленях молят: спасти их от турецкой неволи. А мы, – да, господи! (Петр
                насмешливо: «А ты не плачь…» Лев Кириллович осекся, разинув рот и глаза. И – опять.)
                Государь, не быть нам без Черного моря! Слава богу, сила у нас теперь есть, и турки
                слабы… Не как Васька Голицын, – не в Крым нам идти, а через Дунай на Цареград, –
                крест воздвигнуть на святой Софии.
                Рогатые парики тревожно колыхались. Глаз Петра все так же поблескивал непонятно,
                трубочка похрипывала. Смирный Апраксин сказал тихо:
                – Мир лучше войны, Лев Кириллович, война – дорога. Замириться с турками хоть на
                двадцать пять лет, хоть на десять, не отдав ни Азова, ни днепровских городков, – чего
                лучше… (Покосился на Петра, вздохнул.)
                Петр встал, но места – шагать – было мало, сел на стол.

                – Все мне на вас, на дворян, на вотчинников, оглядываться! Дворянское ополчение!
                Влезут, гладкие дьяволы, на коней, саблю не знают в какой руке держать. Дармоеды,
                истинно дармоеды! Поговорил бы ты с торговыми людьми… Архангельск – одна дыра на
                краю света: англичане, голландцы что хотят, то и дают, за грош покупают… Митрофан
                Шорин рассказывал: восемь тысяч пудов пеньки сгноил в амбарах, три навигации
                выжидал цену. Энти ироды ходят мимо – только смеются… А лес! За границей лес нужен,
                весь лес – у нас, а мы кланяемся: купите… Полотно! Иван Бровкин: лучше, говорит, я его
                сожгу вместе с амбаром в Архангельске, чем отдам за такую цену… Нет! Не Черное море
                – забота… На Балтийском море нужны свои корабли.
                Выговорил слово… Длинный, чумазый, глядел со стола выпученными глазами на господ
                министров. Насупились. Воевать с татарами, ну, с турками, хоть и трудно, – привычная
                забота. Но Балтийское море воевать? Ливонцев, поляков?.. Шведов воевать? Лезть в
                европейскую кашу? Лев Кириллович пошарил полной рукой по торчащей поле кафтана,
                вынул орехового шелка платок, вытерся. Возницын качал сухоньким лицом. Петр, –
                потащив из штанов кисет:

                – С турками теперь, не как Прокофий, по-новому будем просить мира… Придем туда не с
                одним кафтаном на чернобурой лисе…

                – Конечно! – вдруг сказал Алексашка, заблестев глазами.
                По мутному полноводному Дону плыли на полосатых парусах, наполненных теплым
                ветром. Восемнадцать двухпалубных кораблей, впереди и позади них – двадцать галиотов
                и двадцать бригантин, скампавеи, яхты, галеры: восемьдесят шесть военных судов и
                пятьсот стругов с казаками далеко растянулись на поворотах реки.

                С высоких палуб видны были зазеленевшие степи, ряби поемных озер. Караваны птиц
                летели на север. Иногда вдали белели меловые кряжи. Дул зюйд-ост, вначале противный
                ветер, – и много пришлось положить трудов, покуда не повернули по Дону на запад:
                заполаскивались паруса, корабли дрейфовали, бешено орали капитаны в медные трубы.
                Приказ по флоту был такой:
   207   208   209   210   211   212   213   214   215   216   217