Page 213 - Петр Первый

«Никто не дерзнет отстать от командорского корабля, но за оным следовать под пеной.
Ежели кто отстанет на три часа, – четверть года жалованья, ежели на шесть, две трети,
ежели на двенадцать часов, – за год жалованья вычесть».
После поворота на юго-запад поплыли шутя. Ненадолго разливались над степью пышные
и влажные закаты. Катился выстрел с адмиральского корабля. Били склянки. Огоньки
ползли на верхушки мачт. Убирались паруса, с плеском падал якорь. На помрачневших
берегах зажигались костры, протяжно кричали казачьи голоса.

С темной громады «Апостола Петра» (где в звании командора состоял царь) ведьминым
хвостом, шипя и пугая перепелов, взвивалась в звездное небо ракета. В кают-компании
собирались ужинать. С ближайших кораблей приплывали в эти и без того пьяные ночи
адмиралы, капитаны, ближние бояре.
Близ Дивногорского монастыря к флоту присоединились шесть судов, построенных
кумпанством князя Бориса Алексеевича Голицына. По сему случаю стали на якорь под
меловым берегом, два дня пировали на вольном воздухе в монастырском саду.
Соблазняли монахов игрой на рогах и двусмысленными шутками, пугали стрельбой из
восьмисот корабельных пушек.
Снова по всей реке надувались паруса. Плыли мимо высоких берегов, мимо городков,
обнесенных плетнями и земляными раскатами. Мимо новых боярских и монастырских
вотчин, рыбных промыслов. Под городком Паньшиным видели на левом берегу тучи
конных калмыков с длинными копьями, а на правом – казаков в четырехугольнике обоза,
с двумя пушками. Калмыки и казаки съехались биться, не поделив табуны коней и
осетровые ятови.

Воевода Шеин пошел на шлюпке к калмыкам, Борис Алексеевич Голицын – к казакам.
Помирили. По сему случаю на зеленых холмах пировали под медленно плывущими
облаками, под летящими караванами журавлей. Корнелиус Крейс с похмелья велел
наловить черепах и сам сварил похлебку из них. Петр тоже велел наловить черепах и
угостил бояр чудным блюдом, а когда поели, – показал черепашьи головы. Воеводе
Шеину сделалось тошно. Много смеялись.
Двадцать четвертого мая, в жаркий полдень, из морского марева на юге показались
бастионы Азова. Здесь Дон разлился широко, но все же глубина была недостаточной для
прохода через гирло сорокапушечных кораблей.
.. . . . . . . . . . . .

Покуда вице-адмирал промеривал рукав Дона – Кутюрму, а Петр ходил на яхте в Азов и
Таганрог – осматривать крепости и форты, – прибыло из Бахчисарая ханское посольство
на красивых конях, с вьючным обозом. Разбили ковровые шатры, на холме воткнули
бунчук – конский хвост с полумесяцем на высоком копье, послали переводчика узнать –
примет ли царь поклон от хана и подарки? Послам ответили, что царь-де в Москве, а
здесь его наместник адмирал Головин с бояры. Три дня веял бунчук на холме. Татары
поскакивали на горячих конях перед жерлами пушек. На четвертый посольство пришло
на адмиральский корабль. Разостлали белый анатолийский ковер, положили дары:
кованый арчак для седла, сабельку, пистоли, нож, сбрую, – все – так себе, в серебре, с
дешевыми каменьями. Головин важно сидел на раскладном стуле, татары – на ковре,
поджав ноги. Говорили о перемирии, подписанном Возницыным, о том и о сем,
пощипывая реденькие раздвоенные бороды, шарили повсюду глазами, быстрыми, как у
морской собаки, цокали языками:

– Карош москов, карош флот… Только напрасно надеетесь, большими кораблями
Кутюрмой вам не пройти, не так давно султанский флот как-то пытался войти в Дон, ни с
чем вернулся в Керчь…
По всему видно, что прибыли только для разведки. Наутро ни бунчука, ни шатров, ни
всадников уже не было на холме.

.. . . . . . . . . . . .
Промеры показали, что Кутюрма мелка. Разлив Дона опадал с каждым днем. Надеяться
можно было только на сильный зюйд-вест, – если нагонит в гирло морскую воду.