Page 364 - Петр Первый

Черт возьми! После роковой битвы при Клиссове король Август, потеряв все пушки и
знамена, только отступает, вот уже целый год отступает, петляет, как заяц, по
необъятной Польше… О трус, о лгун, интриган, предатель, развратник! Он боится
открытой встречи, он принуждает своего противника разменивать прогремевшую славу
побед при Нарве, Риге и Клиссове на бесплодную погоню за голодными саксонскими
фузилерами и пьяными польскими гусарами… Он принуждает своего врага валяться,
подобно куртизанке, все утро в постели!..

Король Карл приложил два пальца к губам, свистнул. Тотчас откинулся край парусины, и
в палатку вошли камер-юнкер барон Беркенгельм, с бородавочкой на приподнятом
носике, и вестовой – телохранитель – ростом под самый верх палатки; он внес
вычищенные ботфорты и темно-зеленый сюртук, на котором в нескольких местах были
заштопанные следы от пуль и ядерных осколков.

Король Карл вышел из шатра и подставил ладони, – вестовой осторожно стал лить воду
из серебряного кувшина. К летящим ядрам король Карл приучил себя легко, но
холодной воды боялся, когда она попадала на шею и за ушами… Бросив полотенце
вестовому, он причесал коротко остриженные волосы, – не глядя в зеркальце,
поднесенное ему бароном Беркенгельмом. Он оправил застегнутый до шеи сюртук и
оглянул ровные ряды палаток – на зеленом склоне, спускающемся к ручью. Позади
палаток шла обычная суета у коновязей; пушкари начищали тряпками медные стволы
пушек. Карл презрительно отметил: «Сколь великолепнее – брызги грязи на лафетах и
медь, закопченная порохом!» Внизу, у берега ручья, солдаты мыли рубахи, развешивали
их на ветвях низеньких ракит. По другую сторону ручья – по болоту – важно расхаживали
аисты, похожие на профессоров богословия. Дальше – торчали голые трубы сожженной
деревни, за ней – на бугре – из-за вековых деревьев желтели две облупленные башни
костела.
Королю Карлу до оскомины надоел такой, столько раз повторявшийся, скучный пейзаж!
Три года колесить по проклятой Польше! Три года, которые могли бы отдать ему
полмира – от Вислы до Урала!

– Ваше королевское величество изволят принять завтрак, – сказал барон Беркенгельм,
изящно холеной рукой указывая на откинутые полотнища шатра. Там, на пустой
пороховой бочке, покрытой белоснежным полотном, лежал на серебряной тарелке хлеб,
нарезанный тоненькими кусочками, стояла миска с вареной морковкой и другая – с
солдатской похлебкой из полбы. Вот и все. Король вошел, сел, развернул на коленях
салфетку. Барон стал за его спиной, не переставая удивляться упрямым королевским
причудам: сокрушать свое здоровье столь постной пищей! Может быть, это необходимо
для будущих мемуаров? Король честолюбив… В золоченом кубке работы великого
мастера Бенвенуто Челлини – из коллекции короля Августа, захваченной после битвы
при Клиссове, – налита вода из ручья, пахнущая лягушками. Несомненно, мировая слава
– не легкое бремя!
– Откуда в лагере появилась паршивая собачонка, кто-нибудь приехал? – спросил Карл,
жуя морковку.

– Ваше величество, поздно ночью в лагерь приехала фаворитка короля Августа, графиня
Козельская, в надежде, что вы окажете ей милость – принять ее…

– Граф Пипер знает об ее приезде?
Барон ответил утвердительно. Король Карл, окончив печальный завтрак, отважно испил
воды из кубка, скомкал салфетку и вышел из шатра, нахлобучивая на затылок
маленькую треугольную шляпу без галунов. Он спросил, где карета графини, и зашагал
в направлении ореховых кустов; там, между ветвями, поблескивали на солнце золоченый
купидон и голубки, украшавшие верх экипажа…
Графиня Козельская спала в карете среди груды подушек и кружев. Это была пышная,
еще свежая женщина, с очень белой кожей и русыми кудрями, выбившимися из-за
помятого чепца. Пробудившись от визга собачонки, попавшей королю под ботфорт, она
раскрыла большие изумрудные славянские глаза, которые король Карл презирал у
мужчин и ненавидел у женщин. Она увидела придвинувшееся к стеклу каретной дверцы
землистое худощавое лицо с презрительным мальчишеским ртом и большим мясистым
носом, – графиня вскрикнула и закрылась руками.