Page 56 - Петр Первый

По первопутку Наталья Кирилловна поехала будто бы на богомолье в Новодевичий
монастырь. Через верную женщину намекнули Лопухиным. Те многочисленным родом –
человек сорок – прискакали в монастырь, набились полну церковь, – все худые, злые,
низкорослые, глаза у всех так и прыгали на царицу. В крытом возочке с большим
бережением привезли Евдокию, полумертвую от страха. Наталья Кирилловна допустила
ее к руке. Осмотрела. Повела ее в ризницу и там, оставшись с девкой вдвоем, осмотрела
ее всю, тайно. Девица ей понравилась. Ничего в этот раз не было сказано. Наталья
Кирилловна отбыла, – у Лопухиных горели глаза…

Одна радость случилась среди горя и уныния: двоюродный брат Василия Васильевича,
князь Борис Алексеевич Голицын, вернувшись из крымского войска, из-под Полтавы, в
самый день рождения правительницы, стоял обедню в Успенском соборе – мертвецки
пьяный на глазах у Софьи, а потом за столом ругал Василия Васильевича: «Осрамил-де
нас перед Европой, не полки ему водить – сидеть в беседке, записывать в тетради
счастливые мысли», ругал и срамил ближних бояр за то, что «брюхом думаете, глаза
жиром заплыли, Россию ныне голыми руками ленивый только не возьмет…» И с той
поры зачастил в Преображенское.

Глядя на постройку Прешпурга, на экзерциции преображен-цев и семеновцев, Борис
Алексеевич не качал головой с усмешкой, как другие бояре, но любопытствовал,
похваливал. Осматривая корабельную мастерскую, сказал Петру:
– При Акциуме римляне захватили корабли морских разбойников, да не знали, что с
ними делать, – отрезали им медные носы, прибили на ростры, сиречь колонны. Но лишь
научась сами рубить и оснащать корабли, завоевали моря и – весь мир.

Он долго говорил с Картеном Брандтом, пытая его знание, и присоветовал строить
потешную верфь на Переяславском озере, что в ста двадцати верстах от Москвы.
Прислал в мастерскую воз латинских книг, чертежей, листов, оттиснутых с меди,
картин, изображающих голландские города, верфи, корабли и морские сражения. Для
перевода книг подарил Петру ученого арапского карлу Абрама с товарищами Томосой и
Секой, карлами же, ростом один – двенадцать вершков, другой – тринадцать с четвертью,
одетых в странные кафтанцы и в чалмы с павлиньими перьями.
Борис Алексеевич был богат и силен, ума – особенной остроты, ученостью не уступал
двоюродному брату, но нравом – невоздержан к питию и более всего любил забавы и
веселую компанию. Наталья Кирилловна вначале боялась его, – не подослан ли Софьей?
С чего бы такому знатному вельможе от сильных клониться к слабым? Но, что ни день,
гремит на дворе Преображенского раскидистая карета – четверней, с двумя
страшенными эфиопами на запятках. Борис Алексеевич первым долгом – к ручке
царицы-матушки. Румяный, с крупным носом, – под глазами дрожат припухлые
мешочки, – от закрученных усов, от подстриженной, с пролысинкой, бородки несет
мускусом. Глядя на зубы его, засмеешься: до того белы, веселы…

– Как изволила почивать, царица? Единорог опять не приснился ли? А я все к вам да к
вам… Надоел, прости…

– Полно, батюшка, тебе всегда рады… Что в Москве-то слышно?
– Скучно, царица, да уж так в Кремле скучно… Весь дворец паутиной затянуло…

– Что ты говоришь? Да ну тебя…
– По всем палатам бояре на лавках дремлют. Ску-у-ка… Дела пло-охи, никто не
уважает… Правительница третий день личика не кажет, заперлась… Сунулся к ручке, к
царю Ивану, – лежит его царское величество на лежаночке в лисьей шубке, в
валеночках, так-то пригорюнился: «Что, – говорит мне, – Борис, скучно у нас? Ветер воет
в трубах, так-то страшно. К чему бы?..»
Наталья Кирилловна догадалась наконец, – все шутит. Метнула взором на него,
засмеялась…
– Только и приободришься что у вас, царица… Доброго ты сына родила, умнее всех
окажется, дай срок… Глаз у него не спящий…