Page 59 - Петр Первый

– Были у меня в стану два человека из Варшавы, монахи, иезуиты. Есть у них грамота от
французского короля, чтоб им верить. Предлагают они великое дело. Вам (привстав,
поклонился Софье), пресветлым государям, от того дела быть должна немалая польза…
Говорят они так: на морях-де ныне много разбойников, французским кораблям ходить
кругом света опасно, много товаров напрасно гибнет. А через русскую землю путь на
восток прямой и легкий – и в Персию, и в Индию, и в Китай. Вывозить, мол, вам товары
все равно не на чем, купцы ваши московские безденежны. А французские купцы богаты.
И чем вам без пользы оберегать границы, – пустите наших купцов в Сибирь и дальше,
куда им захочется. Они и дороги порубят в болотах, и верстовые столбы поставят, и
взъезжие ямы. В Сибири будут покупать меха, платить за них золотом, а ежели найдут
руды, то станут заводить и рудное дело.

Старый князь Приимков-Ростовский, не сдержав сердца, перебил Василия Васильевича:

– От своих кукуйских еретиков не знаем куда деваться. А ты чужих на шею
накачиваешь… Конец православию!..

– Едва англичан сбыли при покойном государе, – крикнул думный дворянин
Боборыкин, – а ныне под француза нам идти?.. Не бывать тому.
Другой, Зиновьев, проговорил с яростью:

– Нам на том крепко стоять, чтоб их, иноземцев, древнюю пыху вконец сломить… А не на
том, чтоб им давать промыслы да торговлю… Чтоб их во смирение привести… Мы есть
Третий Рим…
– Истинно, истинно, – зашумели бояре.

Василий Васильевич оглядывался, от гнева глаза посветлели, дрожали ноздри…
– Не менее вашего о государстве болею… (Он повысил голос.) Грудь… (Он ударил
перстнями по кольчуге.) Грудь изорвал ногтями, когда узнал, как французские министры
бесчестили наших великих послов Долгорукова и Мышецкого… Поехали просить денег с
пустыми руками, – честь и потеряли на том… (Многие бояре густо засопели.) А поехали
бы с выгодой французскому королю, – три миллиона ливров давно бы лежали в приказе
Большого дворца. Иезуиты клялись на Евангелии: лишь бы великие государи
согласились на их прожект и Дума приговорила, – а уж они головой ручаются за три
миллиона ливров, кои получим еще до весны.
– Что ж, бояре, подумайте о сем, – сказала Софья, – дело великое.

Легко сказать – подумать о таком деле… Действительно было время, после великой
смуты, – когда иноземцы коршунами кинулись на Россию, захватили промыслы и
торговлю, сбили цены на все. Помещикам едва не даром приходилось отдавать лен,
пеньку, хлеб. Да они же, иноземцы, приучили русских людей носить испанский бархат,
голландское полотно, французские шелка, ездить в каретах, сидеть на итальянских
стульях. При покойном Алексее Михайловиче скинули иноземное иго! – сами-де повезем
морем товары. Из Голландии выписали мастера Картена Брандта, с великими трудами
построили корабль «Орел», – да на этом и замерло дело, людей, способных к
мореходству, не оказалось. Да и денег было мало. Да и хлопотно. «Орел» сгнил, стоя на
Волге у Нижнего Новгорода. И опять лезут иноземцы, норовят по локоть засунуться в
русский карман… Что тут придумать? Пятьсот тысяч рублей на войну с ханом выложи, –
Голицын без денег не уедет… Ишь, ловко поманил тремя миллионами! Вспотеешь,
думая…

Зиновьев, захватив горстью бороду, проговорил:
– Наложить бы еще какую подать на посады и слободы… Ну, хошь бы на соль…

Князь Волконский, острый умом старец, ответствовал:
– На лапти еще налогу нет…

– Истинно, истинно, – зашумели бояре, – мужики по двенадцати пар лаптей в год
изнашивают, наложить по две деньги дани на пару лаптей, – вот и побьем хана…