Page 23 - Рассказы

молчаливая, она шла ночью вслед за своим гробом и не жалела о несбывшейся жизни,
как о пустяке. Но зачем же тогда она яростно и губительно боролась за рабочее
сословие, как за вечное личное счастье?
Лихтенбергу казалось даже, что от Гедвиги Вотман исходил влажный запах здравого
смысла и пота здоровых, полных ног, — в ней ничего не засохло от горячего мутного
ветра, и достоинство ее пребывало внутри самого ее одинокого тела, окруженного
конвоем.

Гробовщики спустились в полевую долину и пошли дальше по ее глухому дну. Вскоре
стали видны постройки давно заброшенного керамического завода, и приговоренных к
уничтожению ввели в темную теснину между заводскими стенами.
Лихтенберг близко держался около Гедвиги Вотман и плакал от своего безумия. Он
думал об этой неизвестной женщине с такою грустью, точно подходил к концу света, но
жалел о кончине лишь этой своей преходящей подруги. Шествие повернуло за угол
стены, гробовщики скрылись за каким-то неопределенным предметом. Конвойный
офицер, шедший слева от Лихтенберга, попал на край пропасти, вырытой для какого-то
могучего механизма, и пошел по ней осторожно и благополучно; но Лихтенберг
внезапно толкнул его — по детской привычке сунуть что-нибудь в пустое место. Офицер
исчез вниз и вскрикнул оттуда, одновременно со скрежетом железа и трением своих
трескающихся костей. Три остальных конвойных офицера сделали движение к
провальной яме, а Гедвига Вотман взмахнула краем плаща и беззвучно, с мгновеньем
птицы скрылась от конвоя и от Альберта Лихтенберга навсегда. Три офицера, думая, что
преступница удалилась не далее нескольких шагов, бросились за ней, дабы немедленно
настигнуть ее и сейчас же возвратиться.

Лихтенберг остался один в недоумении. Офицер в яме давно умолк. Уголовные с гробами
на головах — как отошли вперед, так и не вернулись. Вдалеке, уже в чистом поле,
послышались два выстрела: Гедвига Вотман исчезала все более далеко и невозвратимо;
настигнуть ее было нельзя никому. Лихтенбергу захотелось, чтобы ее поймали и
привели; он не мог теперь обойтись без нее, он желал посмотреть на нее еще хотя бы
самое краткое время.
Никто не возвращался. Лихтенберг прилег на землю. Раздался еще один глухой выстрел,
бессильный и неверный — в далекой ночи. Вслед за тем в лагере зазвонил колокол
боевой тревоги. Лихтенберг поднялся и пошел понемногу с того места, где должна бы
быть его вечная гробница, в одной могиле с телом Гедвиги; через десять лет, когда
гробы и тела в них сотлели бы, когда земной прах нарушился, скелет Альберта обнял бы
скелет Гедвиги — на долгие тысячелетия. Лихтенберг пожалел сейчас, что этого не
случилось.

Наутро Лихтенберг пришел в незнакомый ему рабочий поселок, где стояли шесть или
восемь домов. Начинался осенний светлый день, ослабевший сор шевелился на
безлюдной дороге между жилищами, издалека поднималось солнце в свою высшую
пустоту. Альберт дошел до крайнего дома, не встретив никого. Он очутился на околице у
колодца и здесь увидел на ней памятник Гитлеру: пустынное бронзовое полутело; против
лица гения находился букет железных цветов в каменной урне. Лихтенберг внимательно
поглядел в металлическое лицо, ища в нем выражения.

Уйдя от памятника, он вошел в дом. Внутри дома никого не было, в запыленной постели
лежал мертвый мальчик. Лихтенберг почувствовал в себе странную легкую силу, он
быстро посетил еще два жилища и не нашел в них ни жителей, ни животных; с деревьев
на усадьбах была содрана кора, и они засохли; из отверстий отхожих мест ничем не
пахло.

В последнем доме этого вымершего или изгнанного городка сидела женщина и одной
рукой качала люльку, подвешенную к потолку, а другой рукой все время кутала и
укрывала одеялом ребенка, который спал в люльке. Лихтенберг спросил у той женщины
что-то, она не ответила ему. Глаза ее не моргали и смотрели в колыбель с долгой
сосредоточенной грустью, ставшей уже равнодушной от своего терпения. Лицо
женщины имело от голода и утомления коричневый цвет, как рубашка фашиста,
наружное, подкожное мясо ушло на внутреннее питание, так что с костей ее сошла вся
плоть, как осенняя листва с дерева, и даже мозг ее из-под черепа рассосался по
туловищу для поддержания сил, поэтому женщина жила сейчас без ума, память ее