Page 27 - Рассказы

немного погодя началась сызнова.
Я тогда сам взялся за плуг и пошел в пахоте, а сухорукий следовал за мной и отдыхал.

Они, оказывается, мягчили почву под огород на будущее лето. Немцы угнали из их села
всех годных людей, а на месте оставили только нерабочие, едоцкие души: малолетних
детей и изнемогших от возраста стариков и старух. Сухорукого немцы не взяли по его
инвалидности, а того малого, что на мельнице, оставили помирать как чахоточного.
Прежде тот чахоточным не был, он заморился здесь на немецких военных работах; там
он сильно остудился, работал некормлёным, терпел поругание и начал с тех пор чахнуть.
— Нас тут двое работников на всем нашем погорелом селе, — сказал мне сухорукий. —
Мы одни и можем еще терпеть работу, а у других силы нету — они маленькие дети. А
старым каждому по семьдесят лет и поболее. Вот мы и делаем вдвоем запашку на всех,
мы здесь посеем огородные культуры.

— А сколько ж у вас всего-то душ едоков? — спросил я у сухорукого парня.
— Всего-то немного: сорок три души осталось, — сообщил мне сухорукий. — Нам бы
только до лета дожить… Но мы доживем: нам зерновую ссуду дали. Как покончим
пашню, так тележку на шариковых подшипниках начнем делать: легче будет, а то силы
мало — у меня одна рука, у того грудь болит… Нам зерно надо с базы возить — от нас
тридцать два километра.
— А лошадей иль скотины неужели ни одной головы не осталось? — спросил я тут у
сухорукого; я посмотрел на него — он показался мне пожилым, но на самом деле он был
подростком: глаза у него были чистые и добрые, тело не выкормлено еще до мужского
роста, но лицо его уже не по возрасту тронулось задумчивой заботой и посерело без
радости.
— Не осталось, — сказал мне он. — Скотину немцы поели, лошади дали на ихней работе,
а последних пятерых коней и племенного жеребца они с собой угнали.
— Проживете теперь? — я у него спросил.

— Отдышимся, — сказал мне сухорукий. — У нас желание есть: видишь — пашем вот
вдвоем да ветер нам на помощь, а то бы в один лемех впрягать надо душ десять —
пятнадцать, а где их взять! Кой-кто от немцев с дороги сбежит — тот воротится, запашку
с весны большую начнем, ребятишки расти будут… Старики вот только у нас дюже
ветхие, силы у них ушли, а думать они могут…

— А это кто ж вам придумал такую пахоту? — спросил я.
— Дед у нас один есть, Кондрат Ефимович, он говорит — всю вселенную знает. Он нам
сказал — как надо, а мы сделали. С ним не помрешь. Он у нас теперь председатель, а я у
него заместитель.

Однако мне, как солдату, некогда было далее на месте оставаться. Слова да гутóры
доведут до камóры. И жалко мне было сразу разлучаться с этим сухоруким пахарем.
Тогда — что же мне делать — я поцеловался с ним на прощанье, чувствуя братство
нашего народа: он был хлебопашец, а я солдат. Он кормит мир, а я берегу его от
смертного немца. Мы с пахарем живем одним делом.