Page 34 - Рассказы
P. 34

Ученый неделю пытал Астахова и исписал на псалтыре целую стопку бумаги. Уезжая,
                ученый дал бумагу Астахову на сорок десятин земли, какую он сам выберет в степи.

                Другие ямщики тоже кое-что урвали от ученого. Но сами ямщики до земли и до труда
                были не усердны — и роздали ее за малую аренду новым поселенцам-хлебопашцам.

                Потом и царица умерла, и тракты пошли скорые, и почта учредилась, а Ямская слобода
                осталась навсегда. Только от старых времен у слобожан сохранилась земля, которую они
                по-прежнему сдавали крестьянам, да звание ямщика, хотя давно ни у кого не было ни
                одной легкой лошади.
                Слободские люди жили тем, что привозили им мужики за землю, а добавляли к этому
                подсобный заработок, иногда мастерство и собственную бережливость.
                В нынешний июльский день Захар Васильевич Астахов со сподручным парнем филатом
                чинил в саду плетень. Про Филата слободские люди говорили:

                Наш Фи латка —Всей слободе заплатка.

                А девки лопотали в праздники:
                Ах, Латушка, Филат —Ни сопат, ни горбат.Ничем не виноват.Сам дéвицам рад.А и
                вдовушкам не клад!
                Это напрасно — Филат девицам не радовался; он — человек без памяти о своем родстве и
                жил разным слободским заработком: он мог чинить ведра и плетни, помогать в кузнице,
                замещал пастуха, оставался с грудным ребенком, когда какая-нибудь хозяйка уходила на
                базар, бегал в собор с поручением поставить свечку за болящего человека, караулил
                огороды, красил крыши суриком и рыл ямы в глухих лопухах, а потом носил туда
                вручную нечистоты из переполненных отхожих мест.
                И еще кое-что мог делать Филат, но одного не мог — жениться. На это ему не раз
                указывали — летом кузнец, а зимой шорник Макар:
                — Што ж ты, Филя, век свой зябнешь: в бабе — полжизни! Не раздражай себя, покуда
                тебе тридцать лет, потом рад бы, да кровостой жидок будет!
                Филат немного гундосил, что люди принимали за признак дурости, но никогда не
                сердился:

                — Да я непосилен, Макар Митрофаныч! Мне абы б самому прокормиться да сторонкой
                прожить! Да в слободе и нету такой дурной девки, чтобы по мне пришлась!..

                — Вот хреновина какая! — говорил Макар. — Да аль ты дурен? У мужика не облицовка
                дорога, а сок в теле! Про то все бабы знают, а ты нет!

                — Какой во мне сок, Макар Митрофаныч? Меня на мочегон только чего-то часто тянет, а
                больше ничем не сочусь!

                — Дурной ты, Филат!.. — скорбно кончал Макар и принимался трудиться.
                Филат работал спешно во всяком деле, а в кузнице у Макара Митрофановича с особой
                бодростью. Макар Митрофанович все больше говорил с мужиками-заказчиками, а Филат
                один поспевал, как черт в старинной истории: «Дуй — бей — воды — песку — углей!»
                Но в нынешний день Филат помогал Захару Васильевичу. Июль удался погожий и
                знойный: самая пора для хлеба и сена. Сад З. В. Астахова прилегал сзади к самому двору
                и тоже был окружен садами других домовладельцев. В саду росло всего деревьев сорок —
                яблони, груши и два клена. Промежду деревьев место заняли лопух, крапива,
                крыжовник, малина и прелестная мальва, которая ничем не пахла, несмотря на красоту
                цветов.

                — Закуривай, Филат! — закричал Захар Васильевич. — Глянь, сегодня день какой
                благородный, как на троицу!

                Филат покорно слез с плетня и подошел к Захару Васильевичу, хотя не курил. Захар
   29   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39