Page 32 - Рассказы

ЯМСКАЯ СЛОБОДА
Уже пятьдесят лет в слободе находилась Миллионная улица. На ней стоял дом с
деревянными ветхими воротами. Ворота были сделаны не из двух половин, а из одного
дощатого настила, торцом навешенного на пару крюков. Давно умершее дерево от
времени и забвения стало как бы почвой и занялось тихим мхом. Ворота открывались
только водовозу — раз в неделю, — и то очень бережно, чем руководил сам хозяин. На
левом столбовом упоре ворот — три железных заржавленных документа, одинаково
древних:

А сверху фамилии нарисованы в виде герба вилы и ведро; это означало, что домохозяин
должен тащить на чей-нибудь пожар эти инструменты против огня. Другой документ
гласил просто: «Первое Российское Страховое Общество. 1827 г.». Это указывало, что
дом застрахован. А третья железка приглашала покупателей: «Сей дом продается», —
но ни один человек не заходил по этому делу к З. В. Астахову уже двадцать пятый год;
поэтому железо успело померкнуть, а домовладелец забыл, зачем повесил его.
Прадед Захара Васильевича Астахова был царским ямщиком. Тогда правила царица
Екатерина Вторая, а степные места стояли пустыми и страшными. В поселенцы сюда
шел с севера на все согласный, норовистый, натерпевшийся народ. Люди думали найти
здесь вольный хлеб, а встречали нужду, крутой труд и быстро дичали в дальней
заброшенности. Но царица таких поселенцев редко трогала, хотя и были среди них люди
преступного почина, немало вчинившие беды своим помещикам на северной родине.
Царица рассматривала эту степную пустошь, залегшую меж южным морем и Москвой,
как дорогу в теплую страну, которая ей зачем-то была необходима. Поэтому поселенцев
она сочла дорожными жителями, нужными для прогона курьеров и чиновников по
девственным степям. Редкий степной народ сразу приноровился к такой царской нужде
— развел хороших худощавых лошадей, учредил кузницы и постоялые дворы, расставил
по трактам трактиры — и начал возить всякую казенную службу.
Иные поселенцы, особо бедовые или богомольные, ушли глубже в степь, подальше от
гонных трактов, и не стали причастными к казенному заработку. Там такие выходцы
занялись глухой жизнью и годами ели свой хлеб, не видя казенного человека. Их-то и
обделила впоследствии царица.

А кто пожадней и пояростней на легкую, веселую жизнь, тот остался на новых степных
трактах, сел на облучок тарантаса, либо хлопотал в трактире и на постоялом дворе. А
самые северные и западные уроженцы — из бесхлебных кустарных мест — устроили при
дороге горн и наковальню и стали кузнецами. Иногда по степи неслись большие царские
люди — тем было лестно угодить.

В старинной Ямской слободе, когда она была только придорожным хутором ямщиков,
жили трое особых мужиков — предки Астахова, Теслина и Щепетильникова. Они
отличались от прочих поселенцев неистовой ревнивой любовью к лошадям, бабьим
сладострастием и угодливой завистью к проезжим генералам и чиновникам. Они уже
думали о своих конных заводах, только удобного случая разбогатеть не выходило.

Когда им приходилось спешно мчать какого-нибудь посланца из Петербурга, то они
выпарывали из лошадей всю мочь: знали, что царский человек не обидит и даст
ассигнаций на пару лошадей, когда одна упадет.

Купцы по этому направлению ездили редко — они больше почитали восточные или
западные долгие реки: степную скачку они не уважали, а товары волокли навалом по
дешевой воде.
Легкая жизнь шла недолго — года четыре. А потом чиновники сразу перестали густо
платить. Если же даст, то такую малость, что на деготь не хватит.

— Мы, — говорят, — по казенной императорской цене вознаграждаем, а обиду
императрице неси.

Ямщики притаили злобу и молчали. Вскоре же чиновники совсем перестали платить.

— На казенной земле, — говорят, — даром живете, — благодарите царицу, а то враз
отсюда вон Потемкин погонит! Возить нас не труд, а развлечение и отечественная