Page 35 - Рассказы
P. 35

Васильевич был глуховат и время от времени спрашивал: «А?» Но Филат ничего не
                произносил, и Захар Васильевич, поведя на него белыми глазами, успокаивался насчет
                необходимости ответа.
                Захар Васильевич курил, а Филат так просто стоял. Филат никогда не имел надобности
                говорить с человеком, а только отвечал, Захар же Васильевич постоянно и неизбежно
                мог думать и беседовать только об одном — о своем цопком сладострастии, но это не
                трогало сердце Филата. Сейчас тоже Захар Васильевич попытал Филата по этому делу.

                Филат прослушал и вспомнил Макара Митрофановича — тот каждое воскресенье читал
                вечером по складам книги своей семье, а домашние и Филат умильно слушали чужие
                слова.
                — Макарий Митрофанович по-печатному читал, — что в женщине человеку откроется,
                то на белом свете закроется.

                — Да ну, чушь какая! — удивлялся и отвергал Захар Васильевич.
                — Я не знаю, Захар Васильевич, в книге по-печатному написано! — не сопротивлялся
                Филат, но сам тайно верил в справедливость книги.
                Поработав на плетнях еще часа два, труженики шли обедать.



                В той степной черноземной полосе, где навсегда расположилась Ямская слобода, лето
                было длинно и прекрасно, но не злило землю до бесплодия, а открывало всю ее
                благотворность и помогало до зимы вполне разродиться. Душащая сила черноземного
                плодородия исходила даже в излишних растениях — лопухах и репьях — и
                способствовала вечерней, гложущей мошкаре.
                В тот июль было душно — людей тянуло на квас и на легкую жидкую пищу. Хозяйка
                Захара Васильевича поставила обед на дворе. Стол был накрыт под кущей сирени — в
                прохладной тени. Жадный, нетерпеливый Захар Васильевич сейчас же подошел к столу,
                не ожидая жены, а Филат совестливо остановился вдалеке.
                Захар Васильевич, увидя в чашке молоко, подернутое пленкой, подумал, что оно —
                холодное. Он взял половник и без оглядки, наспех хватил его целиком внутрь. Вслед за
                этим первым принятием пищи он харкнул и неожиданно — с большой скоростью —
                перелез через забор к соседу. Филат смутился, как будто он был виноват, и отошел еще
                дальше от стола. Вышла хозяйка и спросила:
                — А где же Захар-то?
                — К соседу чего-то кинулся!

                — А кто молочный кулеш расплескал? Ты, что ль, хватаешь, не дождешься никак, — ведь
                он вар!

                — Я не брал, — сказал Филат, — это хозяин покушал.
                Но хозяин пропал и пришел не так скоро. Он обошел длинную улицу с обеих сторон и
                тогда вошел в калитку на свой двор. Филата тяготила немощь от голода, но он терпел.
                Хозяйка поймала курицу, которая квохтала и хотела сесть наседкой, и окунула ее в кадку
                с водой, слегка попарывая хворостиной, чтобы курица бросила свою блажь и начала
                нести яйца.
                Тогда вошел Захар Васильевич и, совсем успокоенный, кротко сказал:

                — Давайте обедать — все нутро сжег!
                Аккуратней и меньше всех ел Филат. Он знал, что он всем чужой и ему никто не простит
                лишней еды, а в будущий раз — откажут в работе.
                За обедом Захар Васильевич по глухой привычке иногда спрашивал:

                — А?
   30   31   32   33   34   35   36   37   38   39   40